Тайная тетрадь
Шрифт:
Сказав это, Яхья с конём вошли в воду. Опытный, сильный конь широкой грудью рассекал мутный поток, весь вымок, но вынес всадника на тот берег. Мой конь был молод, я покупал его за исключительную красоту: литое тело, длинные, как струны, ноги, густая блестящая грива — он походил на ахалтекинца. Но, кажется, он впервые видел перед собой дикую стихию воды, не хотел приближаться, бил копытом то о землю, то по воде. Но я не давал ему возможности увернуться, и конь послушался моей руки, ступил в реку.
С самого начала он пошёл как-то странно, боком, когда дошли до середины, конь как подкошенный упал в ледяную мутную волну, а меня удар потока сорвал с седла. До берега было далеко, я никак не смог бы доплыть,
Но я учился в Избербашском интернате, то есть много лет жил у моря и хорошо плавал. А для того, кто научился плавать так рано, вода не враг, и каким бы быстрым ни было течение, справиться с ним не такая уж проблема. Я замахал в ответ, стараясь жестами успокоить Яхью, переплыл реку и выбрался на другой берег.
— А конь твой? — спрашиваю я в полном непонимании, ибо никогда не слышал, чтобы лошадей унесла река.
— Конь в этом бурлящем мутном потоке в двух местах появился, потом пропал с концами — река унесла, так и не нашёл нигде до Аварского Койсу. Даже не нашёл того, кто хотя бы кости моего коня видел. Через несколько месяцев один мой знакомый тлебелав (тохотинец) нашёл недалеко от аула Тохота мои хурджуны и потник от седла, больше ничего не нашли, — сказал отец и посмотрел на картину, которая висела на стене у меня дома. Это было именно то место — место, где сливались реки Тлянадинка и Джурмут. Хотя картина висит там несколько лет, почему-то только сегодня отец рассказал мне эту историю. (На картине поздняя золотая осень и маленькие чистые реки. При дождях они становятся раз в пять больше.)
— Жалко было коня? — спрашиваю я, чтобы разговорить отца.
— В тот день нет, был рад, что сам спасся. А потом, когда прошло время, всякий раз вспоминал о коне, переходя эту речку, — совсем молодой и неопытный конь был. И удивительной красоты. С красивыми конями мне не везло, у меня их за мою жизнь было более сорока. Был ещё один удивительно красивый конь, с ним совсем печальная история, даже рассказывать не хочу… Ладно, чай дают они нам? — спросил отец, закончив разговор о лошадях.
Я очень хотел его вернуть к разговору, не знал, как это сделать, и спросил:
— А что случилось, отец, с другим конём?
— Застрелил…
— Застрелил??? Кто застрелил?
— Я попросил друга, чтобы застрелил. Это длинная история… Скажи там, чтобы чаю нам дали, — сказал отец и прервал разговор.
О том, как коня застрелили
— Это случилось в 1956 году, в середине лета. Со мной был Багадур из Чорода, шли из Тляраты в село Цумилух верхом на красивых лошадях-иноходцах. Председателем колхоза в те годы там работал наш джурмутовец Абдулазиз. Он позвонил к нам в Тлярату и попросил, чтобы к нему заглянули. «Пока вы едете, барашка тоже зарежем», — пообещал Абдулазиз, и мы, довольные, держали путь в Цумилух. Но Багадур был такой человек: где он, там обязательно должно что-то произойти. От богнодинской речки должны были свернуть в сторону Цумилуха, а Багадур направился в сторону селения Никар или Сикар. Он был неспокойным хулиганистым мужиком, делал что вздумается, особо не заморачиваясь, — рассказывает отец.
— В Цумилух разве через Никар идут?
— В том-то и дело, что не идут. А Багадур кричит мне из лесу: «У меня возлюбленная там, мне надо её видеть… Я слышал, её выдают
Мне не очень понравился этот план, но отпустить его одного в чужое село я не захотел и повернул коня вслед за Багадуром.
За очередным крутым поворотом открылась площадка, где торчащие корни больших сосен взрыхлили землю и образовали подобие лестницы. Мой конь будто застрял в этой рыхлой земле, дважды рывком вспрыгнул через небольшой земляной вал, задыхаясь, поднялся, и на ровной дороге вдруг встал как вкопанный. Я спешился, осмотрел коня, потянул за поводья. Конь сделал шаг-другой, сильно припадая на правую переднюю ногу. Видимо, он неудачно ступил, застряв копытом между корней, а попытавшись рывком высвободить ногу, серьёзно травмировал её, а может быть, и сломал.
Я крикнул Багадуру, что возвращаюсь обратно, мой конь не возьмёт подъём в Никар. Он что-то прокричал в ответ и отправился своей дорогой. С большим трудом добрался я до Цумилуха. Когда пригласили сельского ветеринара, он сразу озвучил приговор. «Перелом… Очень жаль, какой красивый конь…», — сказал и отпустил ногу коня, на которую тот так и не решался ступить.
Всего месяц прошёл с того дня, как я купил этого коня, заплатив за него немалые деньги. Это был иноходец тёмно-каштанового цвета с длинной шеей. На лбу было белое пятно, а красивая длинная грива напоминала волну распущенных женских волос. Мало кто мог равнодушно пройти мимо него, не оглянувшись. И вот теперь из-за прихоти моего земляка, моей беспечности и стечения обстоятельств он был обречён.
Багадур вернулся, и мы направились в Джурмут. В ауле ветеринары и просто разбирающиеся люди подтвердили: ни лечение, ни наложение гипса ничем не помогут, надо избавляться от коня. Конь при этих разговорах прядал ушами и затихал, будто слышал и понимал каждое слово, иногда как человек глядел мне в глаза. Порой вздрагивал, смотрел на синие вершины дальних гор и ржал на весь аул.
Наступила осень. Горы вдалеке уже не были синими, а стали похожи на куски колотого сахара, ущелья и луга поутру оказывались покрыты инеем, речки стали тише, а дни короче. Все лошади спустились с гор: какие — в Цор, Белоканы и Кахетию на зимовку, какие — в кутаны на равнину вместе с чабанами и отарами овец.
Второй месяц шёл, мой конь сильно исхудал, неохотно щипал травинки и стоял на трёх ногах. Одна нога так и не касалась земли.
Когда за поворотом исчезли последние лошади, что направлялись в Цор, и пошёл дождь, перемешанный с мокрым снегом, меня охватило отчаяние. Приближалось время нашего расставания, наступала зима. После небольших размышлений я всё же решил избавить друга и себя от мучений.
Пришёл Багадур… Он был легкомысленным беззаботным человеком и с готовностью согласился мне помочь. Я дал ему мой наган, и мы направились в сторону речки. Как только дошли до края скалы, под которой шумела река, Багадур выхватил пистолет и как сумасшедший направил его на голову моего коня.
«Не смей!!! Подожди!!! Подожди, я уйду, тогда выстрелишь», — прокричал я и побежал.
Багадур опустил ствол и ждал, пока я исчезну за поворотом. Моё сердце учащённо билось, дыхание срывалось, я, зажав уши ладонями, сидел на корточках у тропинки. Но выстрела всё не было. Я ждал, и каждая секунда длилась долго и будто оставляла на мне свою отметину: одну, вторую, третью… Выстрела не было. Мои ноги затекли, словно я просидел так несколько часов. Наконец я встал и сделал шаг в направлении обрыва, где оставил Багадура и своего коня. И в это мгновение прогремел выстрел. И ещё один. И ещё. Я замер, а после побежал на ватных подкашивающихся ногах. Багадур собирал с земли гильзы, коня нигде не было. Я подошёл к краю скалы и взглянул вниз. Он лежал в глубине ущелья возле речки.