Тайны одного Парижского бульвара
Шрифт:
"Очень хорошо" не требует ответа. Он его и не дает. Я продолжаю:
– Вы передали бриллиант Гольди. Это утверждение. Правильно?
– Да.
– Чтобы ему продать?
– Нет.
– На экспертизу?
– Да.
– Он вам его вернул?
– Да.
– Знал ли он, от кого у вас этот камень?
– Нет.
– Он у вас спрашивал?
– Да.
– Вы ему ответили?
– Нет.
– Он настаивал?
– Да.
– Но не добился от вас в ответ ни слова?
– Нет.
Я вынимаю платок и вытираю лицо. Такое чувство, как будто я схожу с ума. Как мог узнать Гольди, что на конце
– Перед тем, как пойти угрожать Соне в ее лавке, вы пошли к Гольди. Правильно?
– Да.
– Потому что вы думали, что он был инициатором моего визита?
– Да.
– Похоже, что этот бриллиант его заинтересовал, не правда ли?
– Да.
– И вы подумали, что я ищу тот же бриллиант?
– Да.
– Итак, на другой день, чтобы не потерять лицо, вы пошли к нему с намерением его обругать. Но его не было дома, так?
– Нет.
– То есть, дома он был, но уже мертвый. Точно?
– Да.
– Это вы были причиной его смерти?
– Нет.
Я себя спрашиваю, на кой ляд я продолжаю этот бессмысленный диалог? Между тем, похоже, что Чанг Пу изгиляется надо мной, но в рамках приличия, учитывая его азиатскую психологию.
– Ну, хорошо, – говорю я, – я думаю, что это все. Но вы согласны, что ответили на мои вопросы, не так ли?
– Да.
– Почему вы были так покладисты?
Его ответ звучит менее лаконично, чем предыдущие:
– Потому что я не вижу надобности иметь кого-нибудь у себя на шее, когда я могу избежать этого неудобства. Черт бы меня подрал, если я понимаю, зачем вы задавали мне все эти вопросы, но я ответил на них, не компрометируя себя. И потом... вы не штатный сыщик. Вот так... Теперь, если после вас придут настоящие, по своей воле или по вашему совету, то им потребуется чертовское умение, чтобы заставить меня говорить... если у меня не будет охоты.
– В общем, вы сделали мне одолжение?
– Да.
– Потому что я показался вам симпатичным?
– О, нет! Нельзя сказать, что вы мне очень нравитесь.
Но не вижу причины, для чего я должен был бы усложнять себе жизнь.
– Вы очень уверены в себе, да?
– Так себе.
– Однако, с тем, что спрятано в вашем шкафу, вернее, что было спрятано, так как вы должны были его очистить... Подозреваю, что именно потому, что я знаю, что было в этом шкафу, вы вели себя так примерно.
Он хохочет.
– Так уж он вам дорог, этот шкаф?
– Немало.
Он хохочет пуще прежнего.
– Послушайте, месье Бурма, – говорит он, – я не знаю, хороший вы детектив или плохой. Наверное, вы такой же, как и все – серединка на половинку. Ваш нюх или ваши мозги дают вам возможность раскопать определенные веши, но порой вы должны делать такие ляпы...
Он встает. Я встаю тоже. На всякий случай. Может быть, он еще не переварил нашу предыдущую драку. Хотя... не похоже, чтобы его обуревала жажда битвы. Он все еще смеется. Отставляет свой стул, достает ключ от шкафа и поворачивает его в замочной скважине.
– Пришло время представить вас, Мадам. И открывает дверцу.
Блондинка все еще здесь, стоит, но в одежде. Я подхожу... и разражаюсь проклятиями, которым не видно конца. Чанг
– Ну, да, – подначивает китаец, – это не труп. Как вам могло стукнуть в голову такое? Вы что, страдаете некрофилией? Это кукла, мой дорогой месье. Произведение искусства, парижский курьёз, которым я хвастаю перед некоторыми моими клиентами. Я называю это филиалом музея Гревен... Настоящий музей здесь, в двух шагах. Я даже рассказываю об этой кукле различные вымыслы, связывая их с музеем Гревен. Но эта вещь не из музея Гревен, музея, построенного скорее для детей. А вот эта вещь – для взрослых. Это вам не обычный восковой манекен. Потрогайте ее руками, месье. При прикосновении она создает иллюзию кожи. Но она стареет, материал, из которого это сделано, начал морщиться, покрываться пятнами, теперь я раздеваю её всё реже и реже.
Я продолжаю свою ругань, а он свои разъяснения:
– Слишком долго будет вам рассказывать, как я достал эту вещь, и я не вижу в этом необходимости. Но надо знать, что Оперный проезд, разрушенный более двадцати пяти лет тому назад, когда расчищали место для бульвара Османн – меня в то время в Париже не было, но мне об этом говорили, – был весьма любопытным местом, где имелось множество того, что мы могли бы назвать па рижскими тайнами. Так вот, в тёмной подсобке одного из магазинчиков этого проезда искусный ремесленник изготавливал эти поразительные изделия.
– Да чёрт вас подери совсем, будь она неладна! Я от ярости, унижения и прочих подобных чувств сжимаю кулаки. И спрашиваю себя, кому бы набить морду? Этой непристойной подделке или же этому Чанг Пу, еще более непристойному?
Фальшивый жмурик! Дожил до того, что мне швыряют под ноги поддельные трупы! Черт побери! За кого меня принимают? Да уж, эти китайцы умеют стукнуть мордой об стол нашего брата!
XI
Я возвращаюсь в свою контору, охваченный неописуемой яростью. Растянувшись на диване, Элен спит, наверстывая за свою бессонную ночь в гостях у русских. Я даю ей поспать. Хватаю первую попавшуюся под руку бутылку и наливаю себе порцию, достойную грузчика мебельного магазина. Это меня немного успокаивает. Я разжигаю трубку, валюсь в кресло и пытаюсь набросать глобальный план действий. Уже пора перекусить, но я не голоден. Через некоторое время я отыскиваю в справочнике номер телефона на бульваре Османн. Потом сижу и жду. Два часа пополудни. Мое присутствие возле Элен нарушает ее сон. Моя секретарша потягивается и зевает.
– А! – произносит она. – Вернулись?
– Как видите.
– Ну, и?..
Я ввожу её в курс событий. Она фыркает, услышав об эпизоде с манекеном:
– Да ну, правда? Это, наверное, впервые покойник сыграл с вами такую шутку, а?
Я не отвечаю. Потом показываю на телефон:
– Звоните Друо 34-76 и сообщите Соне хорошую новость.
Она набирает номер. Я подношу к уху параллельную трубку.
– У телефона магазин "Наташа", – слышится на другом конце провода девичий голос, голос с акцентом. Но не русским. Парижским. Даже очень парижским.