Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
Придя в себя, я обнаружила, что лежу на диване в нашей комнате в Бельведере. Как ему удалось дотащить меня от экипажа через весь огромный сад, не привлекая к нам лишнего внимания, я не могла даже представить.
– Все очень просто, – сообщил он мне. – Я сказал извозчику, что ты пьяна.
Он усадил меня и снял с меня жакет. За ним последовала блузка, и я осталась в одном лифе. Я фыркнула.
– Что? – спросил он.
– Я представила себе лицо бедной леди Корделии, если бы она нас сейчас увидела. Кажется, мы и правда слишком часто волею судьбы оказываемся вместе в разной степени
Он протянул мне мою фляжку с агуардиенте.
– Выпей и угомонись. Мне придется промыть рану, прежде чем я пойму, что ты сделала с моей ювелирной работой.
Следующие несколько минут были не из приятных, но он делал свое дело быстро, аккуратно и, как я уже раньше замечала, невероятно деликатно. Оказалось, что разошлась всего пара стежков, и он снова сшил разошедшиеся края раны, немного волнуясь.
– Почему, черт возьми, я трачу на тебя свои бесценные усилия, если ты постоянно рвешься в какую– нибудь передрягу?! – ворчал он.
Это замечание прозвучало так ужасающе несправедливо, что было не найти достойного ответа, а потому я и пропустила его мимо ушей. Меня сильно занимали мысли о событиях прошедшей ночи.
– Как ты думаешь, человек, который стрелял, будь то мистер де Клэр или кто-то другой, желал нам добра? Или он охотился на убийцу барона, а мы просто, сами того не ведая, помогли ему напасть на след преступника?
– Не знаю, да и не хочу знать, – пробормотал он, аккуратно пряча конец шелковой нитки.
– Теперь точно останется шрам, – предупредил он меня. – И не смей никому говорить, что это моя работа. Я всегда славился незаметными швами, это ты все испортила.
Я осмотрела полоску тонких, аккуратных стежков и пожала плечами, только немного поморщившись.
– Буду считать его почетным знаком, приятным напоминанием о наших совместных приключениях, когда впаду в старческий маразм, и никто не поверит, что однажды я гонялась за убийцей.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и принялся мыть инструменты, а я накинула шаль. Я не стала одеваться, и Стокер замочил мою блузку в подсобном помещении, о котором упоминала леди Корделия. Он вернулся и сел рядом со мной, когда закончил. Сверток лежал у меня на коленях, и я теребила сиреневую шелковую ленту.
– Почему ты не решаешься его открыть? – спросил он.
– Пытаюсь продлить волнительный момент предвкушения, – весело сказала я. – Но не думаю, что ты в состоянии меня понять.
– Понять тебя не так уж сложно, – ответил он. – Пока ты не открыла этот сверток, все кажется возможным. Там может быть скрыт абсолютно любой секрет: «письма из ларца»[19], или просто счета барона, или подтверждение того, что твоя мать была русской принцессой.
– Да, все верно. – Я слабо улыбнулась.
Он порылся у меня в сумке и вернулся с двумя тонкими сигариллами. Он зажег их от камина и протянул одну мне.
– Тогда давай насладимся этим моментом ожидания в полной мере, – предложил он.
– Спасибо, что не закурил свои ужасные сигареты, – сказала я ему, вдыхая сладкий запах.
В ответ он только хмыкнул, и какое-то время мы сидели в дружеском молчании.
– Иногда лучше не знать, – вдруг сказал он и посмотрел мне в глаза, – и чтобы секреты так и оставались
– Если не ошибаюсь, в тебе говорит опыт.
– Да.
Он посмотрел на свои руки: в пальцах была зажата тонкая сигарилла, и вверх поднимались завитки голубоватого дыма. Он молчал, а мне не хватило духу его расспрашивать.
– Мы ведь даже не уверены, что в этом свертке есть какая-то информация обо мне, – заметила я. – Это вообще может быть что угодно.
– Конечно, – ответил он.
Нагнувшись, Стокер выбросил свой окурок в камин, потом и мой.
– Ну что ж, как сказала бы Аркадия Браун, excelsior! – воскликнул он, иронично приподняв бровь.
Казалось, ленточка не хочет, чтобы ее развязывали. Сначала она будто сопротивлялась, но потом подалась под моими настойчивыми пальцами. Мне на колени выпала пачка бумаг: письма, газетные вырезки – и я взяла одну наугад. Она была из американской газеты, фотография с короткой заметкой.
Я прочла ее вслух, неожиданно хриплым голосом. «Знаменитая ирландская актриса Лили Эшборн начинает турне по Америке», – говорилось в заголовке. Я прочитала все до конца (это было краткое описание ее шумного успеха на английской сцене), а потом стала рассматривать фотографию. Затем молча протянула ее Стокеру, а он высказался коротко и по делу:
– Черт побери!
– Эта вырезка от 1860 года. Я родилась в шестьдесят втором, двадцать первого июня, если быть точной. Наверное, это моя мать. Как думаешь? – спросила я глухо.
Его губы тронула улыбка.
– Вы с ней похожи даже больше, чем близнецы, – заверил он меня.
Я вновь взглянула на благородное, решительное лицо, волну черных волос, любопытные глаза с вызовом во взгляде.
– В ней чувствуется некая дерзость, – сказала я.
– Что неудивительно, – согласился он. – Обычно актрисам не свойственна сдержанность.
Я взяла в руки другую бумагу.
– Кажется, это письмо барону. Оно начинается со слов «Дорогой Макс!».
– А что дальше?
Я пробежала глазами письмо, отметив про себя витиеватый, неразборчивый почерк, сиреневые чернила, жирно подчеркнутые отдельные слова.
– Оно от Лили. И… о господи.
Он протянул руку, и я отдала ему письмо.
«Дорогой Макс, не могу выразить, как я тебе благодарна за твою доброту ко мне и малышке. Мне было так плохо, когда ты приехал к нам, но твои уверения меня очень приободрили. Ты знаешь, он не хочет получать от меня писем. Вся моя надежда только на тебя. Ты должен заставить его осознать свой долг передо мной и нашим ребенком. Я с содроганием думаю о том, что с нами станется, если он полностью выбросит нас из своей жизни. Не думай, что меня волнуют деньги или что-то подобное. Мне нужен он, Макс. Я знаю, он любил меня, и я верю, что он все еще меня любит в глубине своего прекрасного сердца. Если бы он приехал ко мне, посмотрел на нашего ребенка, я знаю, он нашел бы в себе силы выступить против семьи. Но если он все же решится на тот брак, я не знаю, что буду делать. Он не может на ней жениться, Макс, он не должен. Тогда я погибну, и этот груз он будет носить в себе всю жизнь».