Театральная история

Соломонов Артур

Далее (под неизбежного во всех подобных случаях Альбинони) энергичный голос сообщал, что знаменитостям, которые подпишут договор о согласии на новый вид утилизации, будет выплачена премия в размере десяти тысяч долларов. Поскольку метод нуждается в рекламе. А люди в большинстве своем консервативны. Сергей резко вскочил со стула. Кто же запустил на его лучезарный сайт такую мерзость? “Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой”, — повторял он без перерыва, сливая слова, не заботясь о дикции, не думая, как выглядит его лицо, сколько в нем смятения и тоски. Взывание к Богу принесло результат: он вспомнил, как давно не был в церкви и дал себе обещание завтра же, перед театром, сходить на службу к отцу Никодиму. Благо, Сильвестр

перенес утреннюю репетицию.

Тем временем ролик запустился снова, и снова полился голос “вместо семидесяти килограммов мы имеем три литра воды”; и снова полился на труп ужасающий свет…

Сергей подбежал к компьютеру и — чего он никогда не делал — резко нажал на кнопку выключения.

Черная пустота. Как будто ничего не было.

Тишина.

Сергей закрыл глаза.

Если вдуматься, предложение Любы Ч. пронизано иронией — пусть и потусторонней: первый среди живых, он должен стать первым и среди мертвых. Может, это следует воспринимать так? Может, стоит улыбнуться? И послать данные своего банковского счета этой Любе Ч.? И приписать, что он, как любитель всех современных течений, с благодарностью сыграет посмертную роль.

А что — последнее перевоплощение Преображенского: из трупа в воду!

И тогда пусть попробуют ему, ставшему жидкостью, начать аплодировать по старой театральной традиции. Право, неплохой способ избежать этого идиотизма, этих оваций твоему трупу!

Сергей поднялся со стула и медленно вышел из комнаты. В коридоре немного успокоился. Вошел в спальню. Жена мазала ночным кремом лицо — веки, щеки, шею, нос. Массирующими движениями наносила и наносила, наносила и наносила, наносила и наносила крем на кожу. Она не любила, когда Сергей заставал ее за косметическими усовершенствованиями. Но раз уж такое случилось, сделала вид, что ей все равно. Сергей закрыл глаза. Не открывая век, произнес:

— Я так, я на будущее, хочу тебе сказать.

— Что с твоим голосом?

— Я на будущее хочу сказать. Когда меня будут хоронить…

Пальцы жены, легко порхавшие от щек к переносице, от шеи к щекам, остановили свой бег.

— Сережа! — воскликнула она. Посреди крема засверкали встревоженные глаза.

— На далекое будущее я хочу сказать, — повторил он, не раскрывая век. — Ни в коем случае не надо аплодировать! Умоляю. Это противно, это нельзя.

И он сел на кровать — спиной к супруге. Несколько минут прошло в безмолвии и безмыслии.

Он обернулся — жена спала. Спокойное лицо ничем не выдавало недавнего испуга. Она уже привыкла к тому, что мужа посещают самые экзотические мысли, и старалась не тратить эмоций на изумление. Сергей не смог заставить себя выйти из спальни, чтобы почистить зубы и принять душ перед сном. Так и лег подле жены, не снимая одежды.

И мгновенно оказался рядом с Александром. Они стояли босыми ногами на земле, окруженные сизым светом. Не говоря друг другу ни слова, они втискивали в черные пакеты кочаны капусты. Раскапывали ямы в земле. И хоронили их.

В сизом молчании прошло невесть сколько времени — его можно было измерить только капустными кочанами. Похоронено было восемь. Потом настало разделение труда: Сергей раскапывал лопатой неглубокую ямку, Александр открывал пакет, клал туда капусту, и уже оба закидывали кочан землей.

Проснулся

Сергей на рассвете так же внезапно, как заснул. Почувствовал, что его рот забит землей. Попробовал прокашляться, но вместо кашля из окоченевшего горла вырвался еле слышный свист. Попытался пошевелиться — тело словно окаменело. Он крикнул так громко, как только позволил рассвет:

— Доброе! Утро!

Жена проснулась. Вяло повернула к нему голову. Сергей почувствовал сладкий женский сонный запах. Супруга нехотя глянула из-под полуприкрытых век, и, так и не сумев ничего сказать, снова заснула.

Вопль-пожелание “доброго утра” и запах жены слегка притупили страх Сергея. Он провел языком по небу, по зубам, по губам — конечно же никакой земли. Рот пуст, готов к приему пищи, произнесению монологов, поцелуям — на сцене и вне сцены.

И через полчаса Сергей заснул, любимый всеми, окруженный обожанием и почтением. Невидимая публика снова была рядом, снова восхищена.

Сергей стоял в рясе посередине церкви, перед ним пал на колени Александр. Отец Сергий Преображенский благословлял раба Божьего Александра: “Во имя Отца и Сына и Святого Духа изгоняю из тебя Джульетту и загоняю в тебя Тибальта”. Сергей Преображенский улыбался во сне.

Жена проснулась в восемь утра. Долго смотрела на спокойное лицо Сергея. Дыхание ровное. Улыбка. Где бы он сейчас ни был, ему хорошо.

Рано утром Саша позвонил Преображенскому.

— Сережа, приветствую.

— И я тебя.

— Паршиво на душе. Очень.

— Та же история.

— Как борешься?

— Иду в церковь.

Пауза. Такого ответа Александр не ожидал.

— Помогает?

— Мне — да.

— Можно с тобой?

Пауза. Такого вопроса Сергей не ожидал. Ходить в церковь парами ему еще не приходилось. Предложение Александра показалось Преображенскому признаком дурновкусия. Все-таки не в кабак собрался. Но он решил не спорить. Что ему, ввязываться в долгие разъяснения — мол, поход в церковь дело глубоко интимное? И обидеть Сашу, которому плохо? Лучше отделаться согласием. Сергей давно понял — и согласием, и добротой, и даже любовью — можно отделываться. Ставить точку и идти, куда хочется, покинув обласканного там, где тебе заблагорассудится. “Когда придем, я отойду в другой конец храма. Оставлю Сашу наедине с Богом и прихожанами”. И он ответил добродушно:

— Конечно, пойдем вместе.

Александра смутила пауза, но он с благодарностью принял согласие Сергея и стал собираться.

Отец Никодим, Сильвестр со своей боевой группой и Сергей с Александром шли разными путями. Но цель у них их была одна — храм Николы Мученика. На подходе к храму Сильвестр спросил у господина Ганеля:

— Ты не забыл фейерверк? — Карлик кивнул. — Значит, когда я начну аплодировать, ты, Иосиф, вручишь грамоту о присвоении отцу Никодиму звания лучшего артиста Москвы, да? — Иосиф сначала помотал головой вниз-вверх, потом вправо-влево, но на это ни Сильвестр, ни господин Ганель не обратили внимания. — И как только грамота и заявление о поступлении в нашу труппу будут вручены, ты, Ганель, запускай фейерверк. Да так, чтобы все это восприняли как чудо, а не как кощунство. Понял задачу?