Театральные подмостки
Шрифт:
Вскоре она вышла замуж и уехала куда-то. Как впоследствии выяснилось, это было не последнее её замужество. И вот спустя много лет, когда она уже успела нарастить богатую и загадочную биографию, мы совершенно случайно стали соседями. Почему же я не узнал её? Видимо, я бы сразу возомнил, что мне повезло и что судьба хранила меня. Я лежал на кровати Власова, и мне совершенно не хотелось вставать. Несмотря на свой огромный вес, я совсем не чувствовал тела. Абсолютно ничего не болело, и только сердце щемило тоской.
Незаметно уснул, и мне приснилось, что Ксения пришла устраиваться на
– - У наших работниц зарплата на девяносто процентов зависит от премии. Как вы сами понимаете, премию ещё нужно заслужить...
– - он омерзительно хихикнул, окидывая взглядом присутствующих.
– - Но, я думаю, такая красивая девушка за премию может не беспокоиться...
Ксения нахмурилась, побледнела, но ничего не ответила.
Явление 2
Паноптикум гадких жизней
Проснулся, сами понимаете, вне себя от бешенства и омерзения. Сердце яростно колотилось в груди, набивая себе ссадины, синяки и оскомины, и я задыхался, как будто только что пробежал марафон. Кровати Власова уже не было, и я лежал на холодных подмостках. Спокойствие и умиротворение бесследно улетучились, и меня охватило какое-то странное беспокойство, предчувствие чего-то зловещего... Одиночество я стал воспринимать ещё острее, впервые почувствовав всю беспомощность и незащищённость своего положения. Одно радовало: я изрядно похудел и стал таким же, как и прежде.
Не успел я опомниться, как меня закинуло в другую чужую судьбу.
Страшно даже рассказывать... Это оказалась жизнь отпетого уголовника и алкоголика, ну просто не просыхающего, по кичке Графин. Я так и не узнал его настоящее имя. Даже сожительница Неля его "Графинчиком" звала.
Первое моё проникновение, скажем так, в эту жизнь стало для меня... каким-то фарсом, что ли. Всё происходящее я видел глазами этого антабуса Графина.
Сидит он, значит, с Нелей утром после бурной ночи за столом, на котором скудная закуска и объедь, рюмки, бокалы и почти опустошённая литровая бутылка водки. На полу валяются пустые бутылки из-под пива и всякий хлам. Комнатушка сама по себе маленькая, какая-то секция, но Графин очень такой довольный, хорошо попал: у него-то вообще своего жилья нет, а тут познакомился с душевной женщиной, с пониманием, у которой свой угол, да и интересы вроде как общие...
Графин в страшном опьянении, еле языком ворочает, а Неля -- ничего, бодренькая, ну, по сравнению с ним, конечно. Она элегантно курила, и её помятое личико одухотворённо плавало в клочках сизого дыма.
– - А ты мне нравишься. Где живёшь-то?
– - спросила она.
Тот промычал
– - Если хочешь, можешь у меня здесь пожить. Это секция моей матери, она недавно умерла, царствие ей небесное. Не понимали мы с ней друг друга, но хоть мне эту халупу оставила. Я здесь не живу, но думаю тоже сюда временно перебраться...
Ну как не ценить такую женщину!.. Какое утончённое понимание мужской психологии!
Неля чуть помолчала, закручивая клубы дыма и раздумчиво поглядывая на своего нового хахаля, потом всё же разоткровенничалась:
– - У меня муж, объелся груш, двое детей, скрывать не буду, но ты не беспокойся, они мне не нужны. Хочется начать с чистого листа... мне уже всё надоело!
– - тут она, конечно, другое, нецензурное слово, использовала.
Сами понимаете, вынужденная замена, да и из дальнейшего монолога Нели чуть ли не половина выпала -- многое пришлось вырезать и подкорректировать, оставив только смысловую часть.
Графин опять что-то взмыкнул, но Неля ручкой его остановила -- пепел с сигареты в банку со шпротами свалился -- и говорит:
– - Ты лучше молчи, а то я передумаю... Я тебе хочу свою жизнь поведать... ты уже обо мне, наверно, плохо думаешь... Нет, детишек я люблю... Наливай.
Тот разлил по рюмкам, а Неля смяла сигарету в пепельнице и развязно сказала:
– - Давай выпьем за нашу с тобой любовь.
Графин весь такой... как бы сказать... дебиловатый, что ли. Вот-вот, по-другому и не скажешь. Хихикнул в ответ что-то там тоже про любовь, чокнулись они и чендарахнули до дна.
Неля трогательно закусила и повела свою печальную историю.
– - Детей-то я люблю... Старшей моей дочке уже десять лет, я её в семнадцать родила. Какая из меня тогда мать? Сама ещё ребёнок, соплячка, ничего не соображала. До сих пор не знаю, кто отец. Догадываюсь... Есть, конечно, кое-какие предположения... В общем, где-то там не убереглась и в один прекрасный день узнала, что беременна. Ну, поплакала, конечно, погоревала, а что делать?
Вся надежда на аборт.
Да только дура я: дотянула, когда пузо на лоб полезло.
А в больничке меня обломали. Расковыряли вдоль и поперёк, анализы всякие изучили и наотрез отказались аборт делать. Врач попался, въедливый такой старикан, видать старой закалки, так и сказал: "Эх ты, дурочка сопливая, я таких, как ты, знаешь, сколько повидал?! Надо было внимательней за своей бочкой мёда следить. Натворят делов в молодости, а потом уже родить неспособны. Годами лечатся, любые деньги готовы отдать, а толку-то?" Я, говорит, уже на пенсии, а мало кому смог помочь. Многим и ЭКО бесполезно.
А на подпольно -- денег у меня не было.
Хочешь не хочешь, а пришлось рожать.
Нашла себе жениха, был у меня... ходил тут за мной, в соплях плавал. Свадьбу отыграли, а там уж и родила, семимесячного, как полагается. Эти, врачи долбанные, девочку мою долго выходить не могли, но сейчас она вроде как здоровенькая. А вот через три года мальчик у меня совсем больной родился. Хотела его в интернат для инвалидов сдать, но Вася мой правильный оказался. Сам решил с ним возиться. А меня это всё уже достало!