Течению наперекор
Шрифт:
С теми, кому было действительно трудно, я занимался дополнительно после уроков. Зато для одаренных детей создал математический кружок, где мы решали особо трудные задачи и осваивали элементы высшей математики. Это было уже в старших классах, когда я, уйдя из Геофизического института, за три года, до окончания университета, перешел на полную нагрузку в школе — вел математику в трех параллельных классах. Для членов кружка устраивались состязания — маленькие олимпиады. Из «моего» класса (с которым я начинал) в кружке не занимался никто. Класс был по способностям средний, особо одаренных учениц в нем не было. Зато «городские» контрольные работы по основному курсу «мои» дети решали лучше, чем в двух параллельных, более сильных классах. Это настолько удивляло руководство школы, что на контрольные
Наконец упомяну, что после выпуска, когда мои ученицы уже получили аттестаты зрелости и в них были проставлены итоговые оценки по математике, я их собрал и сказал: «Некоторые из вас будут сдавать экзамен по математике при поступлении в вуз. Для того чтобы вы правильно оценили необходимую для этого подготовку, я вам сообщу ваши оценки «по гамбургскому счету» (что означает это выражение, они знали). По этому счету некоторые из оценок должны были быть ниже, чем те, что проставлены в аттестаты.
Кстати сказать, в вузы с математикой поступали и поступили почти все ученицы моего класса, хотя некоторые из них потом изменили свою ориентацию и на первом курсе перешли в другой вуз...
За нашим чаепитием девочки вспомнили и такой эпизод. Однажды, это было в седьмом классе, перед зимними каникулами, я им сказал, что если кто пожелает, то может порешать (в отдельной тетради) примеры из определенного раздела задачника. Потом я соберу эти тетради, подсчитаю среднее количество решенных примеров, и те, у кого их окажется больше среднего, получат, в соответствии с превышением, оценки 4 и 5. Некоторые из учениц все каникулы решали эти примеры, не только не списывая друг у друга, а напротив — скрывая свои успехи.
Наиболее сильные из «моих девочек» оказались восприимчивы и к эстетике нашего предмета. Вот, к примеру, дословные свидетельства трех таких учениц:
Инна Пиунова: «Я почувствовала вкус к математике. Красоту решения задачи, когда одно из другого вытекает. Это и потом в научной работе (она стала химиком) так радовало. Вкус к логичному построению анализа — из школы, от Вас. Это точно!»
Тамара Хотлубей: «Общая аура урока была замечательная. Как облако. Когда Вы логично так все объясняли, я испытывала радость всего организма (?!) так все хорошо укладывалось. Все было понятно. Логика все делает ясным».
Галя Наймушина: «На наших уроках Вы производили впечатление силы, уверенности и увлеченности своим делом. Начинало казаться, что и для нас математика очень важна и интересна. В душе возникало какое-то ликование» (Галя закончила Институт иностранных языков).
Свое влияние на умы моих учениц я старался, насколько это было возможно, расширить за пределы математики. В какой-то мере формировать их мировоззрение. Та же Галя за столом сказала: «Как бы невзначай, в ходе урока Вы излагали свое мнение или оценку текущих в обществе и стране событий. Поражало, что на любой вопрос у Вас уже имелся обдуманный и взвешенный ответ». Тамара добавила: «Мы получали представление о мире, о жизни. Что хорошо и что плохо».
Впрочем, этот фактор мировоззренческого влияния, по-видимому, со временем менял свой характер. Девочки мне напомнили, что в шестом классе (49/50 годы) я им однажды два часа рассказывал о Николае Островском. Очевидно, по книге «Как закалялась сталь». Они утверждали, что это было очень интересно. Я и сам в свое время (до войны) был под сильным впечатлением от этой книги.
Сам же я помню, что не раз на уроке (к юбилейным датам) читал на память стихи моих любимых поэтов. Любителей музыки я приглашал к себе домой на «музыкальные среды», где мы с друзьями слушали записи на пластинках классической музыки или знаменитых оперных певцов. Кое-кто из девочек, преодолев смущение, приходил. Это было уже в старших классах.
Замечу, что в отличие от довоенных лет моей учебы в этой же школе, влияние комсомольской организации было теперь едва заметным. Наверное, это отражало общее падение искренней идейности советского общества в последние годы сталинской эпохи. Ее заменило обязательное, но чисто формальное выражение лояльности по отношению к существовавшему режиму. Секретарем комитета комсомола школы была Инга В. Потом она была секретарем комсомольского бюро
Что же касается комсомольской работы в школе, то она, в основном, ограничивалась обязательными для посещения политинформациями на классном и общешкольном уровне, читкой на комсомольских собраниях присылаемых из райкома ВЛКСМ писем и разбором «персональных дел».
Зато бурная общественная деятельность кипела вокруг организованной мной, по старой памяти, ежедневной общешкольной газеты «Школьная правда». Размах этой организации намного превышал выпуск ежедневного «Школьного листка», упомянутого во 2-й главе этой книги. Теперь в коридоре третьего этажа на стене постоянно висела покрытая коричневым лаком и окаймленная рамкой доска, на которой помещался полноразмерный лист ватманской бумаги. В верхней части доски красовалось название газеты, составленное из аккуратно выпиленных и наклеенных на доску фанерных букв. Они были покрашены белилами, а прихотливый шрифт, использованный для написания слова «Правда» в точности копировал название центрального органа коммунистической партии (это были последние следы былого пиетета). У края доски висел небольшой почтовый ящик, тоже лакированный, — для спонтанных заметок в газету.
Из добровольцев составилось шесть редакций — по числу учебных дней недели. Их объединением руководила ученица 10-го класса Нора Зицер. Из моего класса в состав объединенной редакции входило восемь человек (из двадцати одного). В каждом классе школы (с 6-х по 10-е) был свой «спецкор», который не только регулярно писал сам, но и стимулировал заметки в газету своих одноклассниц. Заказывались заранее и тематические статьи, выходящие за рамки школьной жизни. Нередко — общекультурного плана.
Была отработана и «техническая» сторона редакционной работы. Газета имела свое небольшое помещение, где до позднего вечера готовился очередной ее номер. У каждой редакции был свой «штат добровольцев» — родителей, печатавших заметки, и, разумеется, свой художник-карикатурист. Объединенная редакция располагала коллективными фотографиями учащихся всех старших классов (и негативами этих фотографий). Так что каждая карикатура или похвальная заметка оживлялись фотографией действующего лица. Газета пользовалась огромной популярностью. Когда на большой перемене новый ее номер сменял номер вчерашний, от звонка до звонка около доски не уменьшалась в размере оживленная кучка читательниц.
Памяти Тамары Эстриной
По единодушному утверждению моих недавних гостей, все девочки моего класса были в меня влюблены. Охотно верю, понимая, что влюбленность эта была детской. Но случилось и другое — сильное и трагическое чувство. Осенью 52-го года в «мой» 9-й класс перевели «трудную девочку», своим вызывающе дерзким поведением изводившую учителей и классных руководителей параллельных 9-х классов. Училась она плохо. Домашними заданиями пренебрегала. Была на год или два старше моих деток. Наверное, ранее пропустила год по болезни. (Меня Анна Константиновна предупредила, что у нее больное сердце.) Поначалу Тамара (так звали эту девочку) была агрессивно настроена и по отношению ко мне. Потом, то ли общая доброжелательная атмосфера класса, то ли моя спокойная и слегка ироническая реакция на ее выпады сделали свое дело, но она стала спокойнее и учиться стала лучше. Постепенно неизменный вызов, читавшийся в ее глазах, сменился выражением симпатии и благодарности. А в 10-м классе мне нетрудно было в нем разглядеть вполне взрослую любовь. Ей тогда уже исполнилось 18 лет. Она ее и не скрывала. Говорила подругам, что непременно женит меня на себе, хотя я уже был женат. Разумеется, я никак не выдавал свое понимание ее чувства и ничем не отвечал на него. Но проникся к ней уважением и вот при каких обстоятельствах. Как-то раз, еще в 9-м классе, когда она пропустила несколько дней по болезни, я решил навестить ее и познакомиться с родителями Тамары. Оказалось, что это два немощных и по виду пожилых инвалида (у них был еще старший сын), обожающих свою дочь, которая дома проявляла себя совсем иначе, чем в школе, — ласковой и заботливой.