Техник-ас
Шрифт:
Понятно, что на службу к немцам я не пойду ни за какие коврижки, но потянуть время по максимуму всё же нужно. А там кто знает, как повернётся фортуна.
– Мы почти приехали, герр Копьёв.
Вот интересная манера общения у этого Ноймана: то он обращается ко мне по званию, подчёркивая при этом, что мы с ним как бы равны, то на гражданский манер – по фамилии. Имя моё он нормально выговорить так и не смог.
Тем временем мы проехали через городок, называющийся, как было написано на указателе, Шперенберг, и свернули в сторону стоящих в паре километров ангаров.
– Сейчас вы увидите настоящее чудо-оружие,
На девяносто девять процентов я уже был уверен в том, что именно собирается мне продемонстрировать Нойман. И, выйдя из-за ангара, я лишь убедился в этом. Передо мной стоял образчик сумрачного тевтонского технического гения Ме-262 «Швальбе» – первый в мире серийный турбореактивный самолёт. Чуть в стороне стоял его собрат со снятыми обтекателями двигателей. Что-то рановато, по-моему, они появились. Если мне не изменяет память, то сейчас они должны только-только проходить испытания перед запуском в серию. Может, это результат тех изменений в истории, виновником которых я оказался?
– Ну как, впечатляет?
Нойман прямо весь лучился от удовольствия.
– Судя по отсутствию винтов, это самолёт с ракетными двигателями? – Я, как говорится, включил режим деревенщины, поражённого технической новинкой. – И он летает?
– Вы не совсем угадали, майор. – Вот не думал, что этот немец способен улыбаться ещё шире, но у него получилось. – Это турбореактивные двигатели, которые позволяют развивать недостижимую для других самолётов скорость.
– Серьёзный аппарат.
Я не торопясь обходил самолёт, слегка поглаживая обшивку. Стоящие у второго самолёта техники вначале посматривали в нашу сторону, а потом бросили это занятие, дружно закопавшись в потрохах двигателей.
– Пушки тридцать миллиметров, если я не ошибаюсь? – спросил я.
– Вы абсолютно правы. Их, как вы видите, четыре, и это непревзойдённая огневая мощь. Кроме того, есть возможность подвешивать авиабомбы. Представьте, что может натворить армада таких самолётов, которые невозможно догнать и сбить, с такой огневой мощью? Они словно валькирии будут внезапно появляться над противником и уничтожать его ещё до того, как тот поймёт, что же его убило, – рассмеялся Нойман своим фантазиям.
В отличие от него, я прекрасно знал, что особой вундервафли из этого самолёта не получилось. Да, четыре 30-миллиметровых пушки, но… Они были практически без стволов: ну что такое огрызок длиной пятьдесят четыре сантиметра для такого калибра? Да, пушка на редкость лёгкая, всего шестьдесят три килограмма, но бестолковая.
Где-то читал, что на дистанции тысяча метров отклонение снаряда было аж в целых сорок метров. Таким образом, чтобы поразить самолёт противника, ту же летающую крепость Б-17, немецкому пилоту нужно было идти едва не на таран и стрелять с дистанции сто пятьдесят – двести метров. Да, попадание было убойным, но ты попробуй приблизиться и попасть на такой скорости, да ещё когда по тебе в упор лупят крупнокалиберные пулемёты стрелков. Да и в целом самолёт был довольно сыроват. Однако у нас не было и такого.
Эта
– Я так понимаю, пилотировать такой самолёт сможет далеко не каждый? Нужна особая подготовка?
– Вы совершенно правы, майор. – Нойман аж надулся от важности. – Для того чтобы управлять этой птичкой, нужно достаточно долго учиться. Однако для немецких пилотов нет ничего невозможного.
– Вы позволите? – кивнул я на кабину, фонарь которой был откинут вправо. Мне нужно было попасть в неё и удостовериться, насколько заправлены баки. Как я успел заметить, колодок под шасси не было.
– Конечно, герр майор, – сделал Нойман приглашающий жест.
Кстати, вот эта его манера обращаться ко мне по званию тоже сделала своё дело. Окружающие слышали, что я майор, и воспринимали это вполне нормально. Вот если бы я был в их глазах гражданским шпаком, тогда всё происходящее вызывало бы подозрение.
Я скинул пальто и шляпу на крыло и поднялся в кабину. Нойман даже любезно помог мне, так как нога у меня всё ещё побаливала. Устроившись, я осмотрелся. Да, приборы мне знакомы по тому разу, когда я в Америке познакомился с этой машиной. Уровень топлива был, что называется, под пробку, счётчик боеприпасов тоже показывал полную загрузку. В целом самолёт полностью готов к вылету. Грех упускать такую возможность.
– А вот здесь что такое? – показал я рукой в нижнюю часть приборной доски.
Нойман, стоящий у кабины на крыле, заглянул внутрь. Кобура с пистолетом оказалась прямо передо мной. Немец даже ничего не успел понять, как пистолет оказался у меня в руке и ствол упёрся ему в живот.
– Если вы дёрнетесь, Нойман, то я всажу весь магазин вам в брюхо, – прошипел я, свободной рукой почти вслепую производя предпусковые манипуляции. Как говорится, ручки-то помнят. Хотя, жить захочешь, ещё и не то вспомнишь.
– Вы не сможете взлететь, майор. – Нойман выглядел спокойным, но чувствовалось, что он боится. – Мало кто из наших лётчиков способен на такое. Лучше верните мне оружие, и я обещаю забыть это недоразумение.
– Вашим лётчикам и не снилось, на что способен русский лётчик. И вы не правы, я прекрасно знаком с подобной техникой.
У фрица глаза на лоб полезли, когда загудел стартер. Копошащиеся у второго самолёта техники лишь мельком взглянули в нашу сторону. А что, всё нормально. Вон один майор, правда, в штатском, сидит в кабине, а второй в это время стоит на крыле и что-то показывает первому в кабине.
В этот момент заработали оба двигателя, наполняя окрестности своим свистом. И Нойман всё же дёрнулся. В тот момент, когда я потянулся к ручке стояночного тормоза переднего колеса, находящегося внизу левой приборной доски, он попытался вырвать пистолет у меня из рук. Дурак! Ему бы спрыгнуть и поднять тревогу.
Три выстрела подряд за свистом движков никто не услышал. Нойман свалился с крыла, а я, захлопнув фонарь, прибавил газ и покатил к взлётной полосе. Я уже вырулил на взлётку, когда у ангара началась суета – заметили лежащего без движения Ноймана. Успел заметить бросившегося куда-то внутрь техника – видимо, побежал к телефону, – но самолёт уже начал стремительно набирать скорость. Последний толчок о землю, и вот оно – НЕБО.