Телесные повреждения
Шрифт:
— Как я поняла, вы пишите о путешествиях, — жестко говорит женщина. Такие, как вы, к нам обычно не приезжают. Вам надо побывать в Дрифтвуде.
Какое-то мгновение Ренни удивляется, откуда ей это известно, но потом вспоминает, что на ее регистрационной карточке, которая хранится в сейфе, значится «свободная журналистка». Не сложно догадаться. Женщина, видимо, хочет сказать, чтобы Ренни не рассчитывала на особое к себе отношение, так что просить скидку совершенно бессмысленно.
Отель располагается на втором этаже старого здания. Ренни спускается по внешней каменной лестнице, ступеньки которой посередине стерты, во внутренний дворик, пахнущий мочой
Она идет в тени, высматривая аптеку. Никто к ней не пристает, никто даже не смотрит в ее сторону, кроме маленького мальчика, который пытается продать ей несколько пятнистых бананов. Она расслабляется. В Мексике, когда она оставляла Джейка в отеле и предпринимала что-нибудь сама, ее преследовали мужчины, издававшие при этом причмокивающие звуки. Она покупает соломенную шляпу, чересчур дорогую, в магазине, где торгуют батиками и отделанными ракушками ожерелья из рыбьих позвонков. Там продают так же и чемоданы, поэтому магазин называется «Безделушки». «Неплохо», — думает Ренни. Она видит знакомые вывески: Шотландский Банк, Канадский Коммерческий Банк Империал. Здания банков новые, а окружающие их постройки старые.
В банке она разменивает дорожный чек. Неподалеку находится и аптека, тоже новенькая на вид, она заходит внутрь и спрашивает крем для загара.
— У нас есть Quaaludes, — предлагает продавец, пока она платит за крем.
— Простите?
— В любом количестве, — говорит продавец. Это невысокий, лысеющий человек с усиками игрока, его розовые рукава подвернуты до локтя.
— Никакого рецепта не требуется. Возьмете с собой в Штаты, — продолжает он, хитро поглядывая на нее. — Заработаете немного денег.
«Что ж, это аптека, — думает Ренни. В ней торгуют лекарствами. Чему же удивляться?»
— Нет, спасибо, — отвечает она. — Не сегодня.
— Вы хотите что-нибудь покруче? — спрашивает человек.
Ренни покупает немного репеллента, который он вяло заносит в приходную книгу. Он уже потерял к ней интерес.
Ренни поднимается в гору, к церкви Святого Антония. Она самая старая из сохранившихся здесь, говорится в туристической брошюре. Церковь окружает кладбище, могилы разгорожены железными коваными оградами, могильные камни покосились и поросли лозником. На лужайке плакат, посвященный планированию семьи: УДЕРЖИВАЙТЕ СЕМЬЮ В ДОЛЖНЫХ РАЗМЕРАХ. Ни намека на то, что бы это значило. Рядом другой плакат: ЭЛЛИС — КОРОЛЬ. На нем рисунок жирного человека, улыбающегося, как Будда. Он измазан красной краской.
Внутри церковь совсем пустая. Чувствуется, что она католическая, хотя и нет толстых оплывших красных свечей. Ренни думает о статуях Пресвятой Девы в Мексике, их было несколько в каждой церкви, одетых в красное или белое, голубое
Спереди — алтарь, а сзади стол с выдолбленным углублением, где можно купить открытки, на западной стене большая картина «кисти раннего неизвестного местного художника», как гласит брошюра. На ней изображен Святой Антоний, томящийся в пустыне; только «пустыня» ломится от тропической растительности: живые сочные красные цветы, аппетитные мясистые, налитые соком листья, яркоокрашенные птицы с большими клювами и желтыми глазами, а позади всего этого великолепия Святой Антоний. Черный. Демоны заметно светлее и большинство из них женщины. Святой Антоний стоит на коленях, погруженный в молитву, его глаза обращены вверх и в сторону от чешуйчатых бедер, грудей и подчеркнуто ярко-красных языков демонов. Одет он не в одно из тех покрывал, которые она помнит еще по занятиям Воскресной Школы в Грисвольде, а в обыкновенную белую рубашку, с открытым воротом и коричневые штаны. Его ноги босы. Фигуры плоские, как будто вырезанные из бумаги, и не отбрасывают тени.
На столе лежат открытки с этой картиной, и Ренни покупает три. У нее с собой блокнот, но она ничего не записывает. Затем садится на заднюю скамью. Какую часть себя прикрепила бы она к платью черной мадонны теперь, если бы имела такую возможность?
Джейк отправился с нею в Мексику. Это была их первая совместная поездка. Он не любил церкви; он не воспринимал их как таковые, они напоминали ему о христианах. У христиан забавные глаза, говорил он. Чистосердечные. Они всегда думают о том, какое бы из тебя вышло мыло.
— Я тоже христианка, — сказала Ренни, чтобы его позлить.
— Нет, ты — нет, — сказал Джейк. — У христиан нет влагалища. Ты всего лишь шикса. Это не то.
— Хочешь, чтобы я запела «Омытые кровью ягненка»? — спросила Ренни.
— Не будь извращенкой, — ответил Джейк, — ты меня заводишь.
— Завожу? — сказала Ренни, — я думала, ты все время на взводе.
Это длилось целую неделю. Они пребывали в эйфории, держались за руки на улицах, занимались любовью днем, закрывая от солнца деревянные ставни на старых окнах, их кусали мухи, не было ничего, что бы их не развлекло, они покупали подозрительного вида кексы и странные зажаренные предметы на придорожных лотках и беспечно их поедали, почему бы и нет? В маленьком парке они обнаружили табличку, которая гласила: «Те, кого застанут в парке неправильно сидящими, будут наказаны властями».
— Но этого же не может быть, — сказала Ренни. — Мы, наверное, неправильно перевели. Что значит «неправильно сидящими»?
Они гуляли по ночам по людным улицам, любопытные и бесстрашные. Однажды во время фиесты мимо них пробежал человек, балансируя плетеной корзиной на голове и, выстреливая в воздух ракеты и шутихи.
— Это ты, — сказала Ренни. — Мистер Главный Электрик.
Она любила Джейка, она любила все. Она ощущала, что ходит по зачарованному кругу: ничего не могло ее задеть, их задеть. Тем не менее, даже тогда она чувствовала, как круг сужается. В Грисвольде верили в то, что все в конце концов уравновешивается. Если тебе в какой-то из дней повезло, то назавтра будет все наоборот. Везенье было несчастьем.