Тёмные хроники снов
Шрифт:
ВВ посмотрел в окно, за которым накрапывал дождь, перевёл взгляд на меня и ответил:
– Увидишься. Отблагодаришь. Я тебя для этого и позвал.
Я понял, что сейчас услышу главное и внутренне напрягся.
– Кофе ещё будешь?– спросил ВВ.
– Буду,– ответил я,– сам налью. Вам тоже?
Он отрицательно покачал головой.
Я вышел из кабинета и подошёл к кофейной машине. Юля вопросительно посмотрела на меня. Я неопределённо пожал плечами, налил кофе и вернулся к ВВ. Он сидел в той же позе, в которой я его оставил.
– Вот какое дело,– размеренно начал он, когда я присел.– Любаша
Шеф смотрел мне прямо в глаза, пытаясь понять, какое впечатление произвели на меня его слова. Я замер.
ВВ раздавил рукой печенье и крошки рассыпались по столу.
– Всего не рассказывает,– продолжил он, катая кусочки по полированной поверхности,– говорит, многого не помнит. Но из того, что помнит, рисуется примерно такая картина: вы с ней ходите по лесу, потом попадаете в пещеру. В ней горит яркий костёр. Она чувствует, что в пещере есть кто-то ещё, но его не видит. Этот невидимка тянет к ней руки. А ты разворачиваешься и уходишь, оставляя её одну. В этот момент она страшно кричит во сне и просыпается. Бывает, я до самого утра глажу её по волосам, чтоб она успокоилась и немного поспала.
"Опять сны",– отметил я про себя.
– Я вот что думаю,– продолжил шеф,– она ведь часто про тебя со мной говорила. Чуть ли не сыном называла. Возможно, у неё эта мысль так глубоко в подсознании засела, что мозг сам рисует эти картинки в её снах. Состояние у неё болезненное, вот и снятся кошмары. Что скажешь?
– Вполне возможно, Вячеслав Валерьевич,– ответил я шефу, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что всё услышанное мной, было лишь одним из звеньев цепи, которая давно порвалась и ждала того, кто соберёт её воедино.
И ещё я понимал, что самое главное шеф говорить не торопится в силу того, что это главное мне может не очень понравиться. Или не понравится совсем.
И я решил ему помочь.
– Послушайте, Вячеслав Валерьевич, то, что Вы мне рассказали, по всей видимости, является вершиной айсберга. Но у него есть подводная часть. И именно ради неё Вы позвали меня в свой кабинет. Если нужна моя помощь, просто скажите об этом.
ВВ долго молчал и я отчётливо слышал, как дождевые капли барабанили по стеклу.
Потом он вздохнул, и тихо сказал:
– Любаша хочет уйти на своей малой Родине. Под Иркутском на берегу Байкала есть небольшая заброшенная деревня. Раньше в ней жила её родня. Люба просит тебя отвезти её туда.
Мне показалось, что я ослышался и для верности переспросил:
– Любовь Андреевна хочет, чтобы я отвёз её под Иркутск, чтобы там уйти из жизни? Вы шутите? А когда она, простите, уйдёт, я что делать должен?
Шеф вздохнул и раздавил сразу несколько печенюшек.
– Ей выписали обезболивающее лекарство. Самое лучшее и самое сильное на сегодняшний день. Друзья передали мне несколько упаковок из Германии. Люба наотрез отказалась принимать любые таблетки. Я устал ругаться с ней. Она очень сильный человек, терпит страшную боль. Иногда, чтоб она не видела, я выхожу из комнаты и плачу от бессилия. Несколько дней назад она озвучила мне свою просьбу. Я долго всё обдумывал, понимая, как ты можешь воспринять это. Вчера я общался с её лечащим врачом, и он сказал мне, что ей осталось не больше двух недель. Именно поэтому я здесь.
– Если она уйдёт из жизни там, что мне делать?– повторил я свой вопрос.
– Она сама тебе всё скажет,– сказал ВВ.
Я обдумывал его слова.
– Как она представляет себе это путешествие?– я уже знал, что поеду и хотел обсудить детали.
– Только ты и она, вдвоём на машине.
– На машине? Туда же тысяч пять километров, если не больше. Неделю ехать!
– Шесть тысяч ровно,– поправил шеф.
– Но почему не самолётом или поездом?– спросил я.– Ведь так удобнее.
– Не знаю,– ответил ВВ,– думаю, ей хочется о многом поговорить с тобой.
– А если она по дороге…– я замялся, подбирая слова.– Что делать, если по дороге ей станет плохо? Там ведь глухомань!
– Она говорит, что туда обязательно доедет. Смеётся над моими страхами. А мне не смешно. Я могу больше никогда не увидеть её, понимаешь?
Я понимал.
– Послушайте,– сказал я,– Вы же можете ехать за нами на расстоянии. Или прилететь туда и дожидаться нас.
– Не могу,– ответил ВВ,– слово ей дал, что этого не сделаю. Она говорит: ты меня так много обманывал, хоть тут не обмани.
Он опять вздохнул.
– Так что, поедешь?
– Поеду. Когда выезжать?
– Я тебе позвоню, когда она готова будет,– с видимым облегчением ответил шеф.– Пара дней максимум. Джип мой возьмёшь, боюсь, твоя машина не везде проедет. Кто знает, куда вас там закинуть может? Артём всё подготовит, можешь не переживать. Деньгами и связью обеспечу. Нашим ребятам скажи, что отпуск срочно понадобился, мол, уговаривал меня, и я дал добро. Будут с вопросами лезть, скажи, что устал, отдохнуть надо. Алла с Алексом поднапрягутся, но справятся. Юльке ни слова, для всей родни мы с Любой в Израиль на операцию летим. Мы на двух машинах приедем. Любашу сам прокатить хочу, может, в последний раз.
Шеф опустил голову, я понял, что разговор окончен и направился к выходу.
– И вот ещё что,– сказал ВВ.– Что бы ни случилось, чем бы эта история не закончилась, я буду благодарен тебе, пока жив.
И я ушёл в отпуск.
Драг.
Ушёл я в отпуск, конечно, не сразу после разговора с шефом. Этот рабочий день никто не отменял.
А на следующий день, в обеденный перерыв я сбегал в магазин и вернулся в офис с двумя довольно увесистыми пакетами.
– Дядя звонил из Петрозаводска,– объявила нам Юля.– Сказал, что завтра в обед с тётей Любой в Израиль летят. Нашлась клиника, в которой её прооперируют. Шансы пятьдесят на пятьдесят.
– Всё лучше, чем в кровати умирать,– сказала Аллочка,– дай Бог, чтобы всё получилось!
Я про себя отметил Юлино "завтра".
– Предлагаю накрыть у дяди, там места много. Только не курить!
Мы с Алексом переглянулись.
– Хорошая идея!– сказала Аллочка.– Я завтра с утра помогу тебе порядок навести.
Один из офисных шкафов был забит посудой и через полчаса большой шефский стол был накрыт. Я накупил вкусностей, и Алекс не преминул это отметить.
– Отпускные карманы жмут?– весело спросил он меня.– И вообще, чувак, как тебе это удалось? Он же летом, когда весь город разъехался, тебя даже на неделю не отпустил, а тут такая щедрость!