Тень мачехи
Шрифт:
— Да тихо ты! Вику разбудишь, — убедившись, что бывшая любовница не связывалась с его конкурентами, Сергей отступил на шаг и опустил руку с зажатой в ней газетой. А ведь до этого действительно стоял с ней, будто таракана прибить хотел. Он почувствовал стыд за своею агрессию — ведь набросился на эту женщину, схватил за шиворот, припер к стенке… Напугал ее, как уголовник какой-то. «Но разобраться стоило, — холодно напомнил он себе. — Я должен знать, кому можно верить, а кому нет».
Он глянул на часы: минут пятнадцать у него еще было. Чёртовы газетчики! Из-за этой статьи Волегову пришлось сразу из штаба рвануть
— Извини, я погорячился, — сказал он Наталье, и та неохотно кивнула, глядя в сторону. — Сядь, поговорить надо.
Он бросил газету на больничную кровать. Стараясь ступать как можно тише, подошел к дочкиной люльке, склонился, разглядывая спящую малышку. «Всего год, принцесса, — шепнул он. — Я тебе обещаю».
Куницына проскользнула между стеной и кроватью, села, облокотившись на подушку. Бросила в спину Волегову тяжелый, полный обиды, взгляд. Потянулась за газетой, попыталась разгладить смятые листки — хоть посмотреть, из-за чего Серёга так распсиховался…
— Да оставь ты эту гадость, — поморщился он, и Наталья послушно отложила газету. А Волегов задумался и продолжил, тщательно взвешивая слова:
— Глава моего избирательного штаба считает, что это дело нельзя так оставлять. Иначе и я слечу с выборов, и тебе не поздоровится — журналюги заклюют. Значит, сделаем так: расскажешь, что познакомилась со мной пару недель назад. У тебя болел ребенок, требовались деньги на операцию, помочь некому — и ты решила обратиться к кандидату в депутаты от партии «Звезда демократии». Запомнила название?
Куницына подавленно кивнула.
— Хорошо. Потому что когда ты будешь давать интервью, скажешь, что доверяешь только этой партии. Так вот, ты нашла меня, и я согласился помочь. Дал денег на операцию. Отцом ребенка я не являюсь, тебе я никто, просто кандидат в депутаты. Поняла?
— Но как же… — попыталась запротестовать она. — У нас же дочь! Ты будто отказываешься от нее!
— Ни от кого я не отказываюсь! — раздраженно зашипел он. — Всё будет, как раньше. Я продолжу вас обеспечивать, ты — получать свои деньги. Но ради будущего нужно сделать, как я сказал. Наши уже готовят пресс-конференцию, журналистов соберут через четыре дня, в холле этой больницы. Вику как раз прооперируют, всё хорошо будет. Выйдем к журналюгам вместе, дадим интервью, нас сфотографируют — и всё! Это вопрос решенный.
Говоря, Волегов не спускал внимательного взгляда с лица Натальи. И видел, что его слова потрясли ее.
— Я этого не сделаю, — решительно отказалась она. — Это как-то… Это ужасно, Серёжа!
— Наташ, ничего плохого в этом нет! — Волегов попытался вложиь в свои слова максимум убедительности. — Это же просто газетчики, и статья — да ее же толком читать никто не будет, пробегут по диагонали, и забудут к вечеру! На наш с тобой контракт она никак не повлияет, на Вику — тоже. А вот меня это избавит от целого букета проблем. Так что я прошу: сделай, как нужно, а не как хочется.
Она молчала. Но поджатые губы и упрямое выражение на лице лучше слов сказали ему, что она не согласна. И тогда Волегов пустил в ход козырь:
— Наташ, если ты
Она метнула в него недоверчивый взгляд, нахмурилась. Но Волегов видел, что она колеблется. Покусывая губы, помолчала еще немного, и решила уточнить:
— Серьезно? Ты готов платить больше?
— Обещаю, — кивнул он. — Но для этого нужно кое-что еще.
— Что именно? — снова напряглась Наталья.
— Вам с Викой придется уехать. Скорее всего, на год. Это требование моего политтехнолога — он хочет быть уверенным, что наши с тобой контакты не возобновятся до тех пор, пока не закончатся следующие выборы. Чтобы никто не смог выследить меня снова.
Она скривилась так, будто ощутила острую боль. Волегов даже удивился: если так реагирует, похоже, она привязана к нему не только из-за денег… Неужели влюбилась, дурочка? Или просто не хочет менять комфортную столичную жизнь на что-то другое?
— Послушай, куда бы ты ни решила поехать, я вам лучшие условия обеспечу, — заверил он. — Вы по-прежнему не будете ни в чем нуждаться. А я смогу вас навещать. Не часто, но… Приезжать буду. Ну, что ты думаешь?
Она, не ответив, отвернулась к стене. Помолчала. А потом посмотрела на него — как ему показалось, с презрением. И холодно сказала:
— Хорошо. Мы уедем. Но помни, что ты сам этого захотел.
— Что ты имеешь в виду? — вскинулся Волегов.
— Так, ничего, — пожала она плечами. И усмехнулась. — Да и какая теперь разница? Я же тебя знаю. Если не соглашусь, ты всё равно что-нибудь придумаешь, и в итоге выйдет по-твоему… Сама уеду. Но — при одном условии. Ты заплатишь мне еще пять миллионов.
— С чего вдруг? — недовольно бросил он.
— А я не хочу зависеть от твоих прихотей. Ты просил меня родить тебе ребенка, обещал, что не бросишь нас — а теперь просишь увезти Вику подальше. По сути, ты нас бросаешь, то есть нарушаешь обещание. А завтра что? Вообще передумаешь заботиться о ней? Оставишь нас без денег? Нет, дорогой, этого я не допущу!
Он быстро прикинул в уме. Деньги есть, да и плата за спокойствие, в общем-то, небольшая. Карьера дороже.
— Хорошо, — холодно сказал он, поднимаясь. — Куда поедешь?
— К маме, в Новороссийск, — подумав, ответила Наталья. — Там море, тепло. Вике хорошо будет. Да и поможет мама с ребенком. Мне тяжело одной, а тут всё-таки — родная бабушка…
Волегов облегченно кивнул. И предложил:
— Давай я закажу тебе билет на день выписки? Сможете сразу из больницы поехать в аэропорт.
— Сама всё сделаю, — уязвленно сказал она. И вдруг попросила с горечью: — Сёреж, уйди, а? Уходи прямо сейчас, пожалуйста! Мне нужно побыть одной…
И он вышел, сутулясь от неловкости — ведь что-то мелькнуло в этих ее словах, какая-то неизбывная, глухая боль. И это он виноват в том, что ей больно. Затворив за собой дверь палаты, Сергей потоптался в коридоре. Что-то было не так. Хотя… Ведь договорились же обо всем? И Наташка согласилась без особых пререканий. «Даже цену назначила, не растерялась», — усмехнулся он. Выбросив из головы сомнения, он зашагал прочь.