Тень мачехи
Шрифт:
— Я спущусь в бар, — сказала она Анюте. — Если что-то понадобится, звони.
Дочь вяло кивнула, закрывая глаза. Приглушив свет ночника до минимума, Элина вышла из номера.
В круглосуточном баре отеля было немноголюдно: пятерка молодых французов поглощала поздний ужин, да пожилой немец, уткнувшись в журнал «Der Spiegel», скрашивал вечер бокалом пива. Совка устроилась за столиком в дальнем углу, положила ноутбук на стол и с наслаждением вынула ноги из узких бежевых «лодочек» — наконец-то этот бешеный день закончился, можно расслабиться, подвести итоги поездки.
Заказав подошедшей
Официантка принесла кофе и ломтик чизкейка.
— Kompliment dem Koch!** — учтиво сказала она.
— Danke sch"on***, — с улыбкой поблагодарила Элина, знавшая по-немецки лишь несколько слов. И порадовалась про себя, что слово «комплимент» во многих языках звучит похоже. Положив в рот кусочек тающего во рту сливочно-творожного великолепия, она вошла на сайт балета «Паритет» через доступ администратора. В правом углу алел флажок нового сообщения. Совка открыла его и замерла в недоумении.
Дурацкое письмо, фотографии какой-то газеты…
Сергей.
Чужая женщина.
И грудничок на ее руках.
Творожный вкус во рту превратился в приторно-сладкую тошнотворную гниль.
Элина смотрела на зятя, склонившегося к ребенку. И ясно видела на лице Сергея ту же смесь щемящей любви и грусти, с которой он всегда смотрел на Анюту, когда им приходилось расставаться. Вот и две недели назад он провожал ее в аэропорту таким же взглядом. И всё не хотел прощаться — даже когда объявили посадку на берлинский рейс…
Губы вдруг стали сухими, спекшимися, и Совка машинально глотнула кофе. Горчащего, зло ободравшего горло.
Она пыталась прочесть статью, но ничего не могла понять. Взгляд врезался в слова и отскакивал от них, будто теннисный мяч — а потом возвращался, как привязанный. «Внебрачный ребенок», «любовница»… Фотографии — слова — фотографии. «Семейные ценности». Томительная мука в глазах Волегова. «Папа». Папа…
«Сережа говорит, мы проживем и без детей», — всплыли слова Анюты.
Элина нервно сглотнула. Уставилась перед собой, отчаянно сжав руки.
«Девочка моя, за что тебя так?…»
Боль зарыдала внутри, забилась подбитой птицей. Совка запрокинула голову, расстегивая верхнюю пуговицу блузки, освобождая горло: дышать, дышать! А сердце, стянутое ледяным обручем, молчало, омертвев.
«Девочка моя, почему это всё с тобой?…
Неужели там, наверху, до сих пор считают, что тебе мало?…»
От накатившей слабости Элина прикрыла глаза. Шевеленье звуков проникало в уши, как сквозь вату: свербящее звяканье посуды, раздражающий рокот французского, резкое каркание барменов-немцев. «Что делать-то теперь? Что делать?…»
Она не знала, что может быть так стыдно за другого.
И так отчаянно-грустно — за своего.
«Но каков же подлец, а? Без детей он проживет. Сволочь!» — сердце, дрогнув, разорвало ледяные тиски, жаркая волна гнева прошла по телу. И Элина смогла, наконец, вдохнуть — глубоко,
«А я не думала, что ты способен предать, Серёжа», — превозмогая слезы, скривилась она. Да так и осталась сидеть с замершей в углу рта горькой морщинкой. Снова и снова перечитывала куски статьи, бестолково разбитой на части фотографом-анонимом. Всматривалась в иллюстрации на газетном листе, будто пытаясь отыскать что-то, незамеченное раньше. И подумала вдруг: «Может, это монтаж? Поклёп? Сергей — фигура видная, на таких желтая пресса миллионы делает. Да и на выборах, говорят, не то бывает…»
Эта мысль принесла облегчение, немного успокоила боль — но тревожиться Совка не перестала. А если всё правда: и любовница, и внебрачный ребенок? Это же другая семья! Что теперь будет с Анютой?
Что вообще связывает их с Волеговым сейчас? До этого письма Элина была убеждена, что любовь. Но любовь подразумевает верность…
«Не всегда, — осадила она себя. — Плоть тоже властна над чувствами. А секс без любви — обычное дело для многих. И я бы, наверное, даже поняла бы, и даже простила, если бы узнала, что Волегов удовлетворяет свои инстинкты с какими-то случайными женщинами. Но вторая семья?… Это ведь уже отношения, обязательства».
Она тяжело вздохнула, бесцельно крутя пальцами чайную ложечку.
«И ведь я боялась этого… — вспомнила Совка. — После того, как с Анютой случилась беда, я всё думала, как они будут жить дальше. Боялась, что бросит Сергей жену-инвалида. Ведь он-то человек со здоровыми потребностями. И так радовалась, что он ни разу не заговорил об этом! Наоборот: делал всё, чтобы поддержать, вылечить. И до сих пор я была за них спокойна. А теперь? Что будет теперь?»
Совка отбросила волосы со лба, умыла лицо сухими ладонями.
«Ох, как же хорошо, что случилась эта гроза! — невпопад подумала Элина. — Если бы не она, грузились бы сейчас в самолет, а завтра Анютка сама бы на сайт полезла… и увидела бы. А меня бы не было рядом».
Тревога хлестнула, как плетью. Совка вздрогнула, и принялась за дело: быстро скачала фотографии газеты на свой телефон и удалила анонимное сообщение с сайта. Оставалось надеяться, что «доброжелатель» не отправит его повторно.
Элина закрыла ноутбук и снова глотнула кофе. Нужно приходить в себя, успокаиваться. И что-то решать. Поговорить с Сергеем? Она поморщилась. Нет, он не признается. Зять, как и любой на его месте, будет отпираться до последнего. Хоть отношения у них вполне доброжелательные, но то, что описано в газете, за гранью семейной морали. Так что… Остается только та женщина.
«Я поеду к ней, как только вернусь в Москву, — решила Совка. — Поговорю, попрошу объяснить. Попрошу не врать — как женщина женщину. Она тоже мать, поймет. Ну, или я пойму, как она настроена. Если хочет разрушить семью, я увижу. Почувствую. Такое нельзя не почувствовать. Это ведь зло, а от зла всегда мутью или ямой тянет».
Достав из сумочки кошелек, она бросила на стол купюру в пять евро. Поднялась и пошла к выходу из бара, прижимая к груди ноутбук. Растерянно остановилась от оклика официантки — та махала руками, тараторя что-то, показывая на пол. Элина глянула вниз и осознала, что стоит босиком.