Тень над скульптурой
Шрифт:
Но она не разделила усмешку Катаева, вместо того с серьезной холодностью взглянула на него и угрожающе прошипела:
– Ей все равно, где я и с кем. Небось уже взялась за второй литр.
Затрещал телефон. Александр поднялся, схватился за трубку, предварительно показав на ту и, как бы извиняясь, пожал плечами.
– Да? – он вышел за пределы комнаты…
Карина скромно приютилась в хорошо обставленной прямоугольной и просторной гостиной, в какой строго преобладал дуб. Мебель дорогая, такая сколочена на века, сплетает атмосферу уюта и защищенности…
–
– Стала бы пить, зная, что завтра на работу.
– Иди ко мне.
Она вытянула руки и поманила Александра к себе. Пустая бутылка шампанского не при деле стояла возле ножки ночного столика.
– Раз поймал меня в сети, так держи до конца. Береги, как золотую рыбку, и никуда и никогда не отпускай, особенно, сейчас, особенно, к той черной жизни…
Ночь была темной. С небес сваливалась морось. Окна покрылись покрывалом из мелких капель. Ни Луны, ни звезд. Электрический свет, поднимающийся с Земли, растворялся в насупленных облаках.
– Я никогда не был так близок к истине… Той самой, что тщательно скрывается от любого человеческого ума, а сейчас… Я близок к ней, а все равно не могу ухватить ее, но она приманивает и разжигает страсть. Я хочу, но не могу, и это бессилие только больше провоцирует, подначивает на отчаянные меры…
Тела наполовину накрыты одеялом. Темно-бордовое постельное белье, касаясь кожи, приятно шуршит. С поверхности шелка поднимается тонкий приятный аромат кондиционера. Невысокий торшер у изголовья кровати раскидывает по спальне длинные тени. Электрические лучи желтыми отблесками покрывают женские плечи…
– Почему молчишь?
– Не знаю, – по-смешному пожала плечами Карина. – Непривычно. И жаль, что тебе придется завтра уехать.
– Я работаю не по графику. Делов-то на несколько часов, потом свободен. Вернусь к обеду.
– Чем же ты занимаешься?
– Как-нибудь в другой раз.
– Почему не сейчас?
– Чтобы не спугнуть коснувшееся нас чудо… Иди ко мне.
3
Робкий стук рассек немое затишье кабинета. Так стучат маленькие, пугающиеся всякого лишнего шороха, женщины, еще не ходящие под пламенной эгидой верного мужчины или не наученные суровостью несправедливой жизни. Дверь медленно, жалостливо скрипнув петлями, приоткрылась.
– Александр Михайлович? – Мария нерешительно застыла на пороге. Дунь на нее, и она осенним листиком выплывет в коридор на ветреных волнах.
– Не стой там, присаживайся.
Она прикрыла дверь не до конца, словно организовав путь отступления в случае непредвиденной опасности. Бесшумной походкой прокралась к креслу. От старой темно-зеленой ткани, протертой временем и людьми, поднимался едва узнаваемый запах эпох, больше смахивающий на пыль…
– Александр Михайлович, – запинаясь, робко запела она, – вы ведь набираете команду в новый ресторан? – тот кивнул, направив на
Катаев сжал губы и, погрузившись в серое раздумье, машинально закачал репой, как будто в той множеством маленьких счетных механизмов разгадывалась хитрость математической задачки.
– Собственно, – наконец выдал он, – идея-то что надо.
– Знали бы вы… – скромно начала она, от волнения потирая бледные ладошки. – Вы не представляете, как я устала от города, от этой спешки…
– Сестрорецк… – задумчиво произнес он. В этом кабинете, обставленном всякой рухлядью, чтобы только заполнить пространство, любая желтая лампочка на проводе и то смотрелась бы куда привлекательнее подвесной люстры, какой недоставало, как калеке, двух лампочек. – Город-то не дешевка. Так куда же мне тебя там пристроить?
Она болезненно сглотнула. Тонкими пальчиками ослабила узел тонкого черного галстука. Осмотрелась по сторонам, как бы опасаясь шпионажа. С коридорной кишки в кабинет сквозняком заливалась тишина.
– За нами не следят.
– Я готова на какую угодно работу….
– Какую угодно работу… На что только люди не решаются? А ради чего, ради какой гонки бросаются штурмовать пределы возможностей? Казалось бы, живи, где родился, занимайся всякой мелочью да радуйся новому дню, но душа ведь не спокойна… – пробормотал Катаев, задумчиво прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Напряжение шипастыми цепями сковало Марию. По ее и без того воспаленным нервам будто бы неумело, выпуская болезненный скрежет, водили смычком, как по струнам расстроенной скрипки. – Раз на какую угодно, – наконец выдавил он, – так, может, сразу назначить тебя управляющим, как думаешь?
– Управляющим? – словно ошпарив пальчики о чашку с кипятком, бросила она слова. – Но я ведь… Я боюсь, – виновато пролепетала она, – боюсь не справиться, Александр Михайлович.
Дрогнув от первого же наката волны растерянности, девушка понурила светлую голову, словно вся ее просьба – сплошная оплошность, слабость желания, молнией воспламенившаяся уверенность, так быстро отгоревшая…
– Справишься, – твердо заверил он. – Знала бы, сколько я хрупких птенцов повидал, какие в орлов обращались… А я в беде-то не брошу, поняла? – Мария подняла большие глаза, в каких неиссякаемыми отблесками наивным доверием сверкала надежда. – Жилье нашла?
– У знакомых на первые дни. Они уже ждут меня, хоть сегодня переезжай.
Катаев махнул головой, тут же обездвижив женские порывы.
– Все своевременно, а время пока еще есть. Самое лучшее – вдоволь налюбоваться городом на прощание, чтоб разойтись добрыми друзьями, а то иначе неутолимая тоска загрызет.
– Так вы без шуток переведете меня?
– Честно. Городских тружеников куда проще сыскать…
Дружеский ветер подул в спину, расправляя паруса, – Мария чуть поддалась вперед. Будь в ней больше наглости и смелости, так она непременно бы бросилась на шею…