Тень Саддама Хусейна
Шрифт:
– Обычно я не занимаюсь такими вещами, - сказал Саддам, приветствуя меня, - однако это очень деликатный вопрос, и я должен задать его лично.
Хашим немедленно встал:
– Думаю, ваше превосходительство, мне нужно разобрать мои бумаги.
– Хорошо, Хашим, - кивнул Саддам.
Когда Хашим вышел из комнаты, я заметил, как Удай смотрит на меня. Этот взгляд заставил меня поежиться, как мышь под взглядом кошки. Саддам остановился у меня за спиной - в подобных случаях он предпочитал поступать именно так. Он положил руку мне на плечо и сразу перешел к делу.
– Я получил кое-какие
– Конечно, Саддам, - У меня засосало под ложечкой. Мне захотелось оказаться далеко отсюда.
– Знаешь ли ты, что твой шурин, Латиф Паша - член коммунистической партии?
Задавая вопрос, он встал передо мной, очевидно, чтобы следить за моей реакцией. На самом деле я почувствовал мимолетное облегчение, когда меня спросили о Латифе, а не об Амне.
– Мне совершенно неизвестно, - сказал я, собрав все свое хладнокровие, - состоит ли он в какой-нибудь политической организации.
– А ты знаешь, что твой тесть был коммунистом?
– спросил Саддам.
– Да, - ответил я, все больше смелея.
– Но он умер уже восемь лет назад.
– А Амна?
– спросил Саддам, - они с отцом были близки, так ведь?
Внезапное упоминание имени жены взволновало меня, и я не сомневался, что Саддам это заметил.
– Да, конечно. Но я никогда не считал, что она разделяет политические взгляды своего отца.
– Я надеялся, что Саддам не заметит лживых и боязливых ноток в моем голосе.
– У меня возникла проблема, - Саддам подошел к окну, из которого открывался вид на реку.
– Имя Латифа Паши иногда попадает в поле зрения наших спецслужб, но сейчас меня беспокоит не это. Ты, конечно, догадываешься, что мои агенты есть в каждой политической организации в Ираке. Этим утром мне дали список людей, присутствовавших на тайном совещании коммунистов. Они планировали проведение террористических акций и собирались устроить беспорядки в нашей стране, и без того пребывающей в глубоком кризисе. Большинство этих имен я видел и ранее, но одно - впервые. Это Амна аль-Рабака.
Я застыл. Мне показалось, что у меня остановилось сердце. Во рту пересохло.
– Это распространенное имя, - прошептал я.
– Возможно, - ответил Саддам, - но какое поразительное совпадение на этом совещании именно эта Амна аль-Рабака сидела рядом с Латифом Пашой.
Мой язык будто одеревенел. Обливаясь потом, я отрицательно покачал головой:
– Этого... не может быть, - заикаясь, произнес я, хотя знал, что именно так все и было.
– Мне неприятно говорить тебе все это, Микаелеф, но ты должен понять, перед какой дилеммой я оказался. Как ты думаешь, что мне делать?
– Я не знаю, что сказать, - ответил я. Это, по крайней мере, было правдой.
– Тогда я скажу, что нам нужно делать, - сказал Саддам довольно мирно.
– Твоя реакция на эти новости убедила меня, что ты ничего не знаешь о деятельности твоей жены. Это для меня имело большое значение. Теперь ты пойдешь домой и ничего не будешь говорить жене о нашем разговоре. Понятно?
Я кивнул.
– Ты скажешь жене, что получил записку, где говорилось, что госбезопасность знает о
Я был очень удивлен предложением Саддама. Его великодушие и искренность растрогали меня. Зато Удай отреагировал злобно и резко:
– Отец, это безумие! Эта женщина и её брат собираются убить тебя. Ты должен немедленно её арестовать!
Саддам раздраженно повернулся к Удаю. Я впервые видел его таким.
– Не указывай, что мне делать! Тебе лучше попридержать язык.
Удай настаивал на своем:
– Она коммунистка! Все члены её семьи - коммунисты!
Саддам пересек комнату и встал лицом к лицу с Удаем, глядя ему прямо в глаза. В его словах слышалась угроза, хотя говорил он очень тихо:
– Если будешь вмешиваться, я выгоню тебя из дворца. А теперь - молчи!
Удай стиснул зубы от обиды, но не сказал ничего в ответ. Саддам снова обратил свое внимание на меня:
– Микаелеф, ты сделаешь так, как я попросил?
Я с готовностью кивнул. Это было нетрудно, так как и меня страшно беспокоили встречи Амны с коммунистами.
Этой ночью я проговорил с Амной несколько часов. Если сначала она беспокоилась о том, что агенты Саддама следят за каждым её движением, то к концу разговора её недоверие сменилось ужасом. Если она хотела жить, у неё не было выбора, кроме как порвать с ИКП.
Бросать вызов Саддаму было равносильно самоубийству. Амна хотела предупредить Латифа, и я не особенно старался отговаривать её. Поскольку за ней следили, ей пришлось пользоваться секретными способами связи, о которых они условились на всякий случай.
– Латиф звонит мне каждое утро в одиннадцать часов, - объяснила она всхлипывая.
– Мы молчим. Через десять минут он кладет трубку. Это означает, что все в порядке. Если кто-то из нас кладет трубку раньше, то это значит, что нам надо встретиться через час в условленном месте. Если встреча небезопасна, я жду несколько секунд и говорю, что ничего не слышно, не мог бы он перезвонить ещё раз. Тогда Латиф узнает, что случилось что-то серьезное, и будет искать убежище.
– По-моему, это немного неудобно, - предположил я, - если линию прослушивают, то поймут, что ты передаешь кодированное сообщение.
– Возможно, но они не знают, кто звонит и что это за сообщение. А что касается меня, то они уже знают, что я делаю, так что хуже не будет.
Аргумент был так себе, но надо было действовать. На следующий день Латиф позвонил, и Амна надлежащим образом передала свое сообщение.
Прошла неделя. Латиф скрылся, хоть мы и не знали куда. Он звонил каждое утро ровно в одиннадцать, но я приказал Амне не при каких обстоятельствах не поднимать трубку. Если бы она продолжала посылать кодированные сообщения, то Саддам предположил бы, что она все ещё работает на ИКП и, следовательно, участвует в заговоре. Арест был бы неизбежен.