Тень Саддама Хусейна

Рамадан Микаел

– У меня тоже была маленькая девочка, которую звали Надия, - шепнул я ей.

– Она умерла?
– спросила малютка с детской непосредственностью.

– Да, - ответил я.

– Ты любил ее?

– Да, я очень любил её.

Девочка понимающе кивнула.

– Я тоже скоро умру. Когда я встречусь с ней на небе, я скажу ей, что её папа любит её.

Я почти ничего не видел от слез. Мне нечего было ответить девочке. Я коснулся её плеча, попробовал сказать ей, что она не умрет и скоро поправится. Но слова застряли у меня в горле. Я поцеловал её в лоб и присоединился

к доктору, который наклонился над лежавшим на кровати ребенком в другом углу.

Лишь покинув палату, я успокоился настолько, что мог собраться с мыслями и заговорить. Я повернулся к доктору и спросил:

– Если бы эта девочка была вашей дочерью, куда бы вы её направили для лечения?

Доктор одновременно удивился и растрогался, увидев, как на меня подействовало увиденное.

– Ваше превосходительство, она получает здесь максимум внимания. Но наши возможности...

Я поднял руку, останавливая его.

– Я понимаю все ваши трудности, доктор, и не собираюсь критиковать вас и вашу работу. Я уверен, что вы делаете все возможное. Но ответьте мне на мой вопрос. Куда бы вы её направили?

– Не знаю, - честно признался доктор.
– Можно поискать частную клинику, но это стоит очень дорого. Я бы...

Я снова прервал его.

– В таком случае, окажите мне услугу, найдите клинику для этого ребенка. Неважно, сколько это будет стоить. Счета будете посылать мне.

Мое решение было необдуманным и поспешным, я не знал, как к этому отнесется Саддам, но надеялся, что он будет снисходителен. В любом случае, если мне придется платить самому, я это сделаю.

Мы посетили ещё несколько палат, где меня ждали такие же душераздирающие сцены, но теперь у меня уже не хватило духу беседовать с детьми. Все равно всех спасти мне не удастся.

– Какие у вас ещё проблемы?
– спросил я доктора.

– Почти все, которые существуют в нынешнее время. Такое распространенное заболевание, как язва двенадцатиперстной кишки, становится смертельным, потому что у нас нет лекарств для его лечения. Не хватает антибиотиков. Резко возросло количество несчастных случаев на дорогах. Палата с жертвами дорожных происшествий переполнена до отказа.

Покидая больницу я был полон решимости сделать все, что в моих силах. Это же я и сказал Хашиму на обратном пути во дворец.

– И что конкретно ты сделаешь, Микаелеф? Больницам по всей стране нужны деньги, капитал, который не в силах собрать один человек. Если бы Саддам пожертвовал все свое богатство на систему здравоохранения, это было бы малой частью того, что следует туда вложить.

Поддерживать какую-либо связь с Софи, было бы невозможно без помощи Латифа и Абдуллы. В начале года мне сообщили, что она сейчас в Нью-Йорке, и я был рад узнать, что у неё все благополучно. Когда мы встречались с Латифом, я передавал ему письма для нее, и иногда, несмотря на риск, она тоже передавала весточки о себе. Если бы мое письмо попало в чужие руки, это была бы верная смерть. Я не знал, как попадают письма из Багдада в Нью-Йорк и обратно, но предполагал, что у Латифа есть контакты в некоторых иностранных посольствах, действующих в Багдаде.

Ее письма вселяли в меня надежду, что она приходит

в себя после того, что ей пришлось пережить. Прошло два года после её отъезда и мне очень её не хватало, но я утешал себя тем, что она здорова и в безопасности. Ее письма, как всегда, были теплыми и нежными и вселяли в меня надежду на то, что она по-прежнему любит меня.

После долгого перерыва позвонил Абдулла, и, как было условлено, я поехал в город следующим вечером. Приехав за полчаса до захода солнца, я медленно прогуливался, стараясь не вызвать подозрение. Но время шло, и я стал беспокоиться. Прождав два часа, я вернулся домой.

Я был уверен, что выполнил все, о чем мы договаривались, и теперь тревожился, что произошло что-то серьезное. Если Латиф и его товарищи арестованы, а похоже, так и случилось, тогда мне следует побеспокоиться и о своих делах. Кому ещё Латиф сказал о моем существовании? Откроется ли мое участие? Латиф для конспирации стал Мохаммедом, но это едва ли могло служить защитой. В госбезопасности большие специалисты, умеющие выбивать информацию. Даже если о моей связи с ними и не узнают, я не сомневался, что Саддам вспомнит о своих подозрениях.

Я пребывал в полном неведении, пока наконец через неделю мне не позвонил Абдулла.

– Я сегодня позвонил брату, - сказал он после ничего не значащих фраз. Мне было известно, что у Абдуллы были сестры и сын.

– Я звонил несколько раз, но он мне не ответил. Тебе не кажется это немного странным, Миклеф?

– Возможно, - ответил я.
– Может, он чем-то занят. Попробуй позвони еще.

И снова меня охватила тревога за судьбу Латифа. Прошло несколько недель, на звонки Абдуллы никто не отвечал. При его последней попытке обнаружилось, что линия отключена. Я был лишен какой-либо возможности навести справки по официальным каналам. Теперь я уже испытывал настоящий страх, что Латиф и его друзья мертвы. Все изменил разговор с Хашимом, заставивший меня поверить, что он ещё жив.

После смерти отца Хашима, мы как-то сблизились, хотя и не вспоминали о наших с ним разговорах о муках совести.

На следующий день после звонка Абдуллы я не видел Хашима все утро, пока он наконец не пришел в Черный кабинет.

– Хорошо, что ты сегодня вообще пришел, - заявил я ему.
– Попьем чайку перед уходом домой.

Хашим улыбнулся, но было видно, что мысли его заняты чем-то более серьезным.

– Я только что из тюрьмы Абу Граиб. Допрашивал арестованного, который, судя по всему, замешан в покушении на президента несколько месяцев назад. Поскольку я был свидетелем покушения, меня попросили уточнить некоторые детали.

– И что произошло?

Хашим посмотрел на меня.

– Это было довольно неприятно, Микаелеф. Ты помнишь наш разговор, после похорон моего отца?

– Конечно, - ответил я.

– Тогда я не стану тебе лгать. Я и раньше участвовал в допросах. Я делал с людьми такое, что мне искренне стыдно. Но я верил, что это нужно. Я никогда не получал удовольствия от этого, как другие... как мои товарищи офицеры.

Да, смерть отца сильно повлияла на Хашима. После похорон отца он впервые допрашивал арестованного, и ему было явно не по себе.