Тени сна (сборник)
Шрифт:
Геннад встал.
— Через два часа я уезжаю в Крейдяное и вернусь через день. Поэтому послезавтра утром отчет о проделанной работе должен лежать на этом столе.
— Так что мне делать? — обескуражено проговорил каптейн. От его агрессивности почти не осталось следа.
— Искать эту личность.
— Что мне, все кладбища перекопать? — вновь попытался взбунтоваться начальник информационной службы. Его должность ни к чему не обязывала, рутинная работа приучила к размеренному образу жизни, и ему ох как не хотелось взваливать на свои плечи ответственность за оперативное дело.
Лицо Геннада окаменело. Бездельников он не любил.
— Встать! — процедил он сквозь зубы.
Каптейн
— Я вас разжалую. Ясно?
— Так точно!
— Вот и договорились…
Капитан прямо-таки ел глазами Геннада.
— Вы должны собрать все сведения об этом человеке, — не глядя на каптейна, проговорил Геннад. Все-таки следовало дать начальнику информационного отдела, далекому от следственной практики, ориентировочное направление работы. — Есть версия, что он жив.
Не прощаясь, Геннад направился к выходу, но у дверей оглянулся и бросил:
— Кстати, закажите мне билет в Крейдяное на трехчасовой поезд.
И вышел, оставив начальника информационного отдела в полном смятении.
Решение съездить в Крейдяное пришло Геннаду ночью в поезде, когда он мучился бессонницей от вони в купе. В поисках «живого мертвеца» в Бассграде он мог участвовать лишь как координатор, направляя и активизируя местную агентуру — что легче и проще делать тому же начальнику информационной службы, — и такая работа Геннада не устраивала. Исполнителем «от сих до сих» он никогда не был, всегда раскапывал горы хлама, добираясь до самых незначительных деталей. Поэтому и решил проследить весь путь псевдо-Таксона, хотя и понимал, что гросс-каптейну Диславлу его действия вряд ли понравятся. Как он тогда сказал: «Только найти…»
Толкаться в толпе мешочников на вокзале в ожидании поезда Геннаду не хотелось, и он, освежая голову после бессонной ночи, прошелся по улицам Бассграда. Когда-то большой город с миллионным населением, образовавшийся путем слияния нескольких десятков горняцких поселков, с истощением шахт обезлюдел и распался теперь уже на постиндустральные поселения, отделенные друг от друга кварталами рассыпавшихся панельных многоэтажек. Лишь центр города, построенный из добротного камня в период расцвета Республиканства, выглядел более-менее прилично. Впрочем, такая участь постигла все крупные города. После голодных бунтов начала Перелицовки горожане, не обеспеченные работой, топливом и пропитанием, устремились в сельскую местность. Началась гражданская война за передел земли, отголоски которой докатывались и до сегодняшнего дня. Население страны резко сократилось, и установилось шаткое равновесие, смещавшееся в сторону мира при хороших урожаях и войны — при плохих.
Центральную площадь оцепили спецотрядом центурской гвардии, и Геннад прошел через кордон только предъявив предписание. Ему приходилось бывать в Бассграде в служебных командировках, и он хорошо помнил величественное здание мэрии, возвышавшееся над городом. Сейчас от мэрии остались лишь дымящиеся компактные руины. Террористы хорошо знали свое дело. Обойма кассетных ракет с вакуумными боеголовками впрессовала здание в площадь, не причинив вреда соседним домам. Странные террористы. Требований не выдвигают, себя не афишируют… А искать их нужно среди ракетчиков — так аккуратно «положить» обойму мог только кадровый офицер. Возможно, бывший… Впрочем, это уже не его, Геннада, дело. Пусть у других голова болит, тем более что в глубине души Геннад был солидарен с отчаянным актом террористов, желавших покончить с коррумпированной вседозволенностью губернских властей. Но даже самому себе Геннад в этом признаться не мог, настолько не оформившимся,
На вокзал Геннад пришел за полчаса до отправления поезда, забрал билет у дежурного по вокзалу центура и за бешеные деньги, раз в двадцать превышающие суточные, перекусил в коммерческой едальне тушеными речными водорослями. В меню была еще соленая жабья икра, но цену на нее сложили вообще невообразимую, да и употреблять в пищу термически необработанные продукты Геннад опасался. Слишком велика вероятность активизации в организме чужеродных мутагенных органоидов.
Всю дорогу до Крейдяного Геннад проспал и ранним утром сошел на перрон свежим и бодрым, как никогда. Ночью в Крейдяном выпал первый снег, и хотя он уже начинал подтаивать, хлипкой кашей расползаясь под ногами, все же тонкой ажурной пелериной прикрыл изуродованную человеком землю и освежил воздух. Давно Геннад с таким удовольствием не дышал полной грудью и не видел столь чистой белизны снега. В Столице снег падал с неба серый и грязный, пополам с копотью.
Никто в Крейдяном с поезда больше не сошел, и никто не сел. На пустынной платформе, зябко переминаясь в разбитых валенках, стоял только коренастый небритый мужичок в засаленном ватном комбинезоне с подпалинами. Скукожившись от холода, он равнодушно наблюдал, как паровоз набирает воду под водоразборной колонкой. Лишь изрядно поношенная форменная фуражка на его голове говорила, что это не забулдыга, а работник станции.
Проходя мимо железнодорожника, Геннад увидел, что его левый пустой рукав аккуратно заправлен за туго перепоясывавший торс ремень. Невольно он замедлил шаг, рассматривая безрукого, и тут же наткнулся на взгляд ясных, живых, умных глаз, абсолютно не соответствующих внешнему виду железнодорожника. Стушевавшись, Геннад молча прошел мимо.
В жарко натопленной комнате дежурного по станции никого не было. На пустом конторском столе с покоробленной от древности столешницей стоял допотопный телефон, а в углу ржавела варварски ободранная многопанельная стойка компьютерного управления поездами. Один каркас — даже крепежная арматура была вырвана «с мясом». Геннад осторожно присел на колченогий с виду табурет, который, к удивлению, оказался на редкость устойчивым, и принялся ждать.
Ждать дежурного по станции пришлось долго. Только через полчаса, когда паровоз набрал воду, и состав тронулся, в дежурку по-хозяйски вошел однорукий железнодорожник. И только тогда Геннад понял, что именно он и есть дежурный по станции.
— Суррогат будете? — вместо приветствия спросил однорукий. Горяченького, с поезда, а?
Приятный мягкий голос так же разительно контрастировал с обликом, как и глаза, а интонация была доброжелательной и располагающей.
— Буду, — согласился Геннад. — С удовольствием.
Однорукий открыл заслонку на печи, поразбивал кочергой тлеющие угли, подбросил в огонь пару поленьев и поставил на плиту чайник.
— По делу к нам? — поинтересовался он, ставя на стол глиняные кружки. — Из центурии?
— Почему так сразу — из центурии? — удивился Геннад.
— А кому еще у нас может понадобиться дежурный по станции? — просто ответил однорукий, смотря в глаза Геннаду. — Для моего начальства есть телефон — почти пять лет я в глаза никого из них не видел. Транзитные пассажиры у нас не пересаживаются. Поэтому за мои двадцать лет службы по делу сюда заходил лишь наш околоточный.
Геннад рассмеялся.
— Да уж! Ну, а если я предприниматель и приехал договориться с вами насчет вагонов под отгрузку леса?