Тени сна (сборник)
Шрифт:
Девица вздрогнула, затравленно глянула на мэдам и отрицательно замотала головой.
— Мэдам Кюши, — повернулся Геннад к хозяйке борделя, — я попрошу вас оставить нас наедине.
— Но может, я могу вам чем-то помочь? — предупредительно улыбнулась мэдам. — Контибель, детка, скажи господину статс-лейнанту, как звали этого человека?
— Мэдам!.. — чуть повысил голос Геннад.
— Хорошо, хорошо! — угодливо согласилась мэдам, с достоинством вставая. — Я на некоторое время покину вас.
И она величественно удалилась.
Геннад снова повернулся к Контибель и увидел, что ее глаза полны слез.
— Сколько тебе лет?
Она бросила беспомощный взгляд на дверь.
— Во-семнадцать…
— А на самом деле? — тихо попросил Геннад. — Дальше нас с тобой это не пойдет.
— Т-тринадцать, — одними губами прошептала Контибель. Лицо ее перекосилось, из глаз потекли слезы. Совсем по-детски она стала размазывать их по грязному лицу кулачками.
«Вот так, — подумал Геннад. — Вот так, господин Президент, мы достигли одной из провозглашенных вами общечеловеческих ценностей. Я знаю, господин Президент, что у вас есть дочь. Правда, она замужем. Но у вас есть и малолетняя внучка, господин Президент. От всей души желаю вашей внучке постичь ваши общечеловеческие ценности в таком же борделе».
— Ты была с ним? — мягко спросил Геннад, вновь указывая на снимок.
— Не-ет…
— А где ты его видела?
— В лесово-озе…
— В каком лесовозе? — удивился Геннад.
Контибель судорожно вздохнула и немного оправилась.
— Ездит тут к нам один… барчук из хутора. Лес на станцию возит, продает. Его отец угодья имеет. Поместье целое…
— Значит, в его лесовозе ты и видела этого человека?
— Угу… Кочегаром он у него… Он сюда на ночь приехал, а его в топочной запер. А я ему еду носила…
— Ему — это тому человеку? — уточнил Геннад.
— Да…
— Чем же он тебе так запомнился?
— А он был измотанный очень. На ногах от усталости не держался. И добрый… Спасибо… — тут у девчонки вновь перехватило горло и она всхлипнула. — «Спасибо» мне сказал…
«И вот так, — подумал Геннад. — Скажешь «спасибо» вконец затюканному человеку — уже добрый… Может, эта девчонка единственный раз в жизни слышала «спасибо».
— Когда это было?
— Ночью…
— А какого числа?
— Не помню… Летом. Накануне ночью забугорцы по небу к нам какую-то бомбу забросили и в лесу взорвали… У нас об этом потом еще много говорили… Даже из Столицы приезжали…
«Было такое, — вспомнил Геннад. — Проходила шифрограмма по Управлению. Комиссию межведомственную создали, но я туда не попал. Не по профилю. Так что детали мне не известны. Да и бог с ней, с бомбой».
— А как зовут этого барчука на лесовозе?
— Хьюс. Сивер Хьюс. Младший…
— С какого он хутора?
— С Солдатского…
«Ну, вот. Вроде бы все и выяснил. Можно уйти и дальше распутывать появившуюся ниточку. Сказать «спасибо» и остаться в памяти девчонки еще
— Трудно тебе здесь? — неожиданно спросил Геннад.
Глаза девчонки на мгновение изумленно распахнулись, и она вновь залилась слезами.
— Боюсь я их… — прошептала она, содрогаясь всем телом.
— Кого?
— Мужчин… Больно мне…
Горло Геннада перехватило. «Господи! — взмолилось все его атеистическое существо. — Слава тебе, что не сподобился я жениться и нет у меня детей!»
— Мэдам Кюши! — позвал он хриплым голосом, повинуясь импульсу внезапного, еще не осознанного чувства.
— Да, господин статс-лейнант?
Мэдам мгновенно возникла в комнате со своей душной улыбкой. Явно подслушивала у двери.
— Я забираю девицу Контибель с собой в Столицу как особо важного свидетеля.
— Но… Господин статс-лейнант! — Впервые улыбка исчезла с лица мэдам, и оно, наконец, проявило ее настоящую сущность: чванливой, жестокой, себе на уме бабы. — У нас ведь с нею контракт. Я за нее очень много заплатила…
— Да? — высоко вскинул брови Геннад. — Может, вы мне и купчую покажете? Я ее за государственный кошт компенсую!
Он откинулся на спинку дивана и насмешливо посмотрел на мэдам.
Мэдам прикусила губу, поняв, что сморозила глупость. Продажа малолетних девочек в публичные дома шла в стране во всю, несмотря на то, что на словах строго преследовалась по закону. И хотя осужденных содержательниц борделей по этой статье можно было пересчитать по пальцам, мэдам Кюши знала, что перечить в таком деле не следует.
— Да нет, что вы, господин статс-лейнант, я понимаю, вы расследуете важное государственное дело. — Мэдам попыталась выдавить улыбку, но она застыла недовольной гримасой. — Надо, так надо. Забирайте.
— Дяденька, не надо! — взмолилась внезапно Контибель и зарыдала во весь голос. Слова Геннада она восприняла как свое перемещение из жуткого, но уже привычного для себя мира публичного дома в еще более ужасный, пугающий неизвестностью, мир тюрьмы.
Титаническим усилием воли Геннад задавил в себе желание как-то утешить девочку или хотя бы подбодрить ее.
— Девочку умыть, тепло одеть, подготовить вещи и документы, — сухим бесцветным голосом распорядился Геннад. — Документы — настоящие.
На последней фразе он сделал жестокое ударение.
Лицо мэдам наконец окаменело. Она подошла к Контибель, дернула ее за руку и поставила на ноги.
— Идем, — играя желваками, прошипела она.
С обреченностью приговоренной Контибель, тихо всхлипывая, поплелась за мэдам. Вероятно, точно в таком состоянии ее когда-то привели сюда.
Через четверть часа Контибель предстала перед Геннадом в старом огромном зипуне, таких же непомерно больших валенках, закутанная до глаз грубым домотканым платком. В руках она сжимала маленький узелок, взгляд ее безучастно смотрел в пространство.