Тени забытой шестой
Шрифт:
Этот вопрос поставил предполагаемого колдуна в тупик, немного сбив с него уверенность.
— Чего?
— Знаете… — ведя пальцем по перилам, проговорила Хриз, — мне все никак не дает покоя одна мысль… Из человеческого жира получится сделать мыло, как думаете?..
Лицо коротышки странно поплыло, глаза сверкнули. Он тяжело сглотнул и часто задышал.
— Не знаю.
— А хотели бы знать?
Он пожал плечами и отвернул голову, пряча глаза. Антон недоумевал вместе с остальными. Что она задумала? Хриз подошла к столу и взяла с него небольшой бумажный сверток. Антона затошнило.
— Говорят,
Олаф Борн молчал. Муха звенела и отчаянно билась в паутине. Сидящий рядом инквизитор догадался, что может быть в свертке. Лицо бедняги позеленело.
— А рядом приют для прокаженных… из которых и варили мыло…
Хриз была убийственно серьезна. Она медленно разворачивала сверток, шелестя бумагой. Антон уставился на обгрызенный до мяса ноготь на большом пальце. От пола поднималась волна жара, дышать было невозможно. Почему они не откроют окна?.. Зрение расплывалось.
— Но запах так себе… — протянула она. — Хотите понюхать?
Хриз протянула брусок мыла Олафу. Тот широко раздувал ноздри, его бесцветные глаза наливались кровью.
— Не хотите? — разочарованно спросила Хриз. — А я так старалась… Специально вернулась в лагерь циркачей, где убила бандита… так похожего на вас… Но это же были не вы, да?.. Вы же чистили сапоги, да? Чем их чистят? Мылом, да?
Ее речь сделалась плохо разборчивой, превращаясь в бормотание. В зале, казалось, никто не дышал, чтобы не пропустить ни слова. Или же наоборот… чтобы не вдохнуть запах мыла…
— Я соскребла остатки золы… Ну той, что осталась, когда я пыталась сжечь трупы… Сварила из золы немного мыла… Вот, возьми… понюхай… Оно пахнет тобой?..
— Сука… ты… из него!.. — потрясенно выдохнул коротышка, уставясь на крошечный кусочек мыла на ладони Хриз.
— Из кого? — отпрянула она. — Из кого? Ты же жив? Значит, я никого не убивала…
— Ты убила!.. — заревел он и перемахнул через ограждение. — Моего брата!.. Ты убила!..
Но Гуго оказался быстрее. Он схватил графин с водой и плеснул в лицо коротышки, а двое подоспевших караульных усадили его на место. Борн был страшен, он брызгал слюной и рычал, словно дикий зверь. Его глаза светились нечеловеческой злобой, черты лица потекли. Антон потер глаза рукой, думая, что ему мерещится. Стража с трудом удерживала колдуна на месте.
— Увы… — проронила Хриз. — В человеческом жире слишком много воды… Его трудно поджечь, а еще труднее выплавить.
Она подняла с пола обмылок, покрутила в руке и пожала плечами.
— Но моя провокация сработала… Вы признались, фрон Борн, что знаете, о ком я говорю. Так?
— Ты убила моего брата!..
— Брата? У вас был брат? Мы готовы услышать о нем. Расскажите нам…
— Ваше Величество, я прошу вас вмешаться! — не выдержал магистр. — Это переходит всякие границы! Мало того, что обвиняемая открыто призналась в убийстве, так она еще изводит свидетеля! Убила его брата, а теперь бахвалится надругательством над его прахом!..
Хриз быстро обернулась к обвинителю.
— О… — протянула она. — Так вы, магистр, оказывается, в курсе семейных дел этого свидетеля больше моего…
— Довольно, — властно сказала императрица, делая повелительный жест караульным и вставая. —
Хриз резко ее оборвала:
— Не думаю, Ваше Величество, что разгневанные родные жертв позволят Борну выйти из этого зала…
Переполненный зал суда взорвался негодующими криками, но больше всех шумел воевода. До открытого неповиновения еще не дошло, но Антон всей кожей ощущал, как собирается буря. И она разразилась, грянув в нечеловеческом вое. Это выл Борн.
— Мы!.. Едины!.. Неделимы!.. Все наше! Общее! Девки! Добыча! Боль!
Его силуэт на глазах у испуганных зрителей начал раздваиваться. Караульные отшатнулись, отпустив колдуна. Тиффано вскочил на ноги, что-то крикнул и стал пробираться вперед. Борн захлебнулся воем и упал на четвереньки, хватаясь за глаз и хрипя. Но вой продолжался, звеня и отражаясь от стен так, что уши закладывало. Выл второй. Призрачный двойник с серебряной шпилькой в глазу выл и шел к Хриз. Нет, это не вытье! Это та самая песнь!.. Жуткая припевка Поваренка! Антон зажал уши руками, из носа капнула кровь. В зале творилось невообразимое. Люди корчились и плакали кровавыми слезами. Хриз выставила вперед ладонь и запела… Нет, это не песнь! Антон пытался услышать голос сестры, но слышал лишь неистовое гулкое биение… шум моря… слова… надежды или отчаяния?.. мольбы или проклятия?.. Она молилась!.. Но ее молитва была страшной, как будто сотни погубленных душ выли в смятении и боли, требуя кары… И тут он вспыхнул!
Олаф Борн, корчащийся на полу, покрылся волдырями в одно страшное мгновение, закричал и вспыхнул красным огнем. Ярко загорелись и мгновенно истлели волосы, кожа взбугрилась и стала лопаться. Живой факел жестокого правосудия Единого вскочил на ноги, дергаясь в безумной пляске и брызгая столпом алых искр, а потом вдруг… рассыпался пеплом. Вой стих… Наступила ужасная, мучительная, нереальная, гнетущая тишина…
… И в ней легкие шаги Хриз казались тяжелой поступью палача. Она подошла к дымящейся кучке, присела, подобрав полы мантии, зачерпнула горсть пепла и задумчиво просеяла его сквозь пальцы.
— Больше не оживет. Никогда. Правосудие свершилось.
Все молчали. У кого-то текла кровь из носа, у кого-то — из ушей, а кто-то до сих пор не очнулся от беспамятства. Тошнотворный запах горелой плоти и… апельсиновой корки… Ясенец?!? Хриз распрямилась и посмотрела в зал. Антон с ужасом увидел, что она смотрит на Тиффано, который вставал с колен, утирая идущую с носа кровь.
— Ваше Величество, — обратилась Хриз к императрице, однако не сводя глаз с инквизитора. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я сразу перейду к заключительной речи.
— Она колдунья! — пронзительно закричал магистр, указывая пальцем на Хриз. — Она сожгла его! Как сожгла монастырь в вояжестве! Она сожгла Штефский собор! Она взорвала крепость! Она!..
Он закашлялся, сорвав голос, но продолжал сипеть:
— Это ее надо на костер! Ее!.. Колдунья!..
— Будем считать это обвинительной речью многоуважаемого магистра, — сказала Хриз. — Если вам больше нечего добавить к своим истерическим выкрикам, магистр Рихард, то позвольте мне начать.
Императрица молчала. Молчали все в зале, только магистр надрывно и безостановочно кашлял и никак не мог откашляться.