Теория посредственности

Борзых Станислав Владимирович

С другой стороны, это не настолько важно, как может показаться. Конечно, найти истину нам – или кому-то ещё – не получится, но делать этого и не надо. Так происходит не потому, что она нам не нужна – напротив, добраться до неё было бы крайне желательно – но вследствие того, что мы вряд ли сумеем осознать её в полных объёме и глубине, из-за чего она будет для нас не операциональна, если не дисфункциональна вовсе. Выражаясь иначе, мы не сумеем с ней нормально работать. Но что тогда нам остаётся? Не так уж и мало.

Начать следует с того, что локальный консенсус всё-таки реализуем, и он довольно неплох – это опять, как, впрочем, и всегда, отсылает нас к той же самой проблеме, но полностью избежать оценочных суждений

мы не в состоянии. Мы способны договориться друг с другом по поводу стандартов, а затем ими руководствоваться. Весьма сомнительно, чтобы мы выбрали в корне ложные принципы, ведь в таком случае скоро – это фигура речи, отдельный человек, как и целые поколения не обязательно дождутся исправления ошибки или упущения – обнаружится, что они дают сбои, что потребует нового соглашения и так до тех пор, пока не будет достигнут местный оптимум – сколько времени это займёт сказать сложно, но то, что это процесс не быстрый, очевидно, что и демонстрирует нам история, хотя с современностью всё не так просто. Будет ли он хорош? Всё, естественно, зависит от строгости нашей последовательности и жизнеспособности тех или иных критериев. Несмотря на то, что по видимости это два разных условиях, на самом деле они представляют собой грани одного целого. Рассмотрим пару примеров, но сначала одно предупреждение.

Не стоит думать о том, что мы постоянно движемся в сторону какого-то прогресса или предустановленного пункта назначения, вообще нельзя оценивать историю в таком ключе. Как и в случае с эволюцией речь всегда идёт не об универсальном развитии – ни один вид, включая и наш, не является её квинтэссенцией или вершиной – но именно о локальном состоянии эквилибриума, который стабилен только в наличных условиях и способен быть тотально дисфункциональным в других. Жизнь – это искусство возможного, так что лучшее обычно временно. Имея это в виду, продолжим.

Рабовладельческие общества были достаточно устойчивы для того, чтобы просуществовать тысячелетия – столетия наверняка. Отдельные правители могли сменяться – свергаться или бескровно – но сам строй доказал свою живучесть. В принципе в отдельных местах и в некоторых обстоятельствах они встречаются и сейчас, но, скорее, как аберрация, нежели как правило. Тем не менее, последние доказывают, что их ресурс пока ещё, увы, не исчерпан, а, значит, его продолжат эксплуатировать.

Напротив, в развитых, как их называют, странах владение одним человеком другим на законных основаниях – исключения всё же есть, скажем, дети или недееспособные лица, судьбами которых распоряжаются родители и опекуны соответственно, но они лишь подтверждают правило, что касается нелегального обладания, то оно наказуемо – запрещено, и все люди считаются равными – с теми же поправками и некоторыми дополнительными.

Трудно судить, как это делают многие исследователи, о том, насколько данные черты – т.е. свобода или демократия, а то и капитализм, при которых человек вроде бы свободен, хотя это и не совсем так – позволяют современным обществам быть успешными – оценка здесь тоже под большим вопросом – однако ясно то, что в рамках подобных культур какие-то иные отношения между людьми были бы маловероятны или, по крайней мере, сложно осуществимы. Отчасти, конечно, сами эти свойства сотворили эти нынешние общества, их исповедующие, но верно также и то, что их внедряли порой сознательно или же без умысла, но в таком случае они носят случайный характер и отражают динамику исторического момента, который имеет мало общего с желательностью или необходимостью, но лишь устанавливает рамки для его непосредственных, но также и дальних – вплоть до нынешних – участников.

Но действительно ли рабовладение плохо? Всё зависит от критериев оценки, которые имеются в нашем распоряжении. Никто не станет спорить с тем, что обращаться с человеком как с вещью – это не самый лучший вариант

обхождения с ним или с ней. Тем не менее, несколько неправдоподобно то, чтобы члены таких обществ все как один рассматривали бы данное явление как нечто постыдное, отвратительное и неприемлемое. Даже сами живые предметы – сложно сказать наверняка, воспринимались ли они в таком качестве или нет, потому что нередко они принадлежали той же этнической группе, а это должно было повышать их статус – вряд ли были столь однозначны в своих суждениях, не говоря уже обо всех остальных.

В этом случае мы попадаем в своеобразную ловушку Д. Ролза. Её смысл состоит в том, что мы склонны переносить свои нынешние стандарты в прошлое, несмотря даже на то, что предпринимаем все усилия для того, чтобы этого не делать. Как известно, этот философ предложил так называемую вуаль неведения, которая бы скрывала от нас наше будущее положение в обществе – и все наши способности, таланты и другие культурные факты – тем самым помогая нам создать наиболее справедливый его тип. Оставляя в стороне сомнительность категории последнего – а здесь очень много вопросов, но они заслуживают отдельного исследования – в таком мыслительном эксперименте с огромной долей вероятности будет воспроизведена та социальная структура, которая банально знакома тем, кто его проводит, а также – и это критично – априори считается ими чем-то положительным – и не забудем, что данная теория создавалась во времена Холодной войны, что явно наложило на неё своё отпечаток.

Как бы то ни было, но надо понимать, что наше восприятие не является универсальным и единственно верным, сколь бы далеко и долго мы ни шли по пути, как нам кажется, прогресса или просто вперёд – без всяких позитивных коннотаций. Наше собственное общество – каким бы оно ни было, что весьма показательно – не лучше, но и не хуже всех прочих, потому что любое устройство социума отвечает текущим потребностям людей – а также их, естественно, создаёт. В этом смысле нет никакого идеала или наиболее желательной расстановки сил просто потому, что ориентиры всегда условны и временны – но могут также навязываться в чьих-то интересах, впрочем, стопроцентно безосновательными они и в таком случае не будут.

Последовательность соблюдения нами определённых правил в данной иллюстрации более важна, ведь наше поведение закрепляет и обосновывает наличное положение вещей, т.е. является эдаким самосбывающимся пророчеством, вещью-в-себе. Если, скажем, в один день все разом – не суть, по каким причинам – перестанут ценить личное пространство – там, разумеется, где о нём имеется представление и, как следствие, оно охраняется – то данная норма исчезнет и на её месте возникнет новая.

Традиции и обычаи редко меняются быстро – а если подобное происходит, то это больно, по крайней мере негативно, сказывается на членах соответствующей культуры – и потому у людей обычно есть время не только на усвоение каких-то незнакомых им прежде практик и процедур, но и на их интериоризацию, которую мы в любом случае испытываем в детстве. Переход от рабовладения к элиминации прав на человека длился долго – разумеется, не везде – и был относительно плавным, что позволило не делать резких движений.

Это очень похоже на эволюцию любого из наших – или принадлежащих любым иным видам – органов. Если бы мы поставили – метафорически, а не по-настоящему – рядом, скажем, светочувствительные клетки каких-нибудь простейших и наши глаза, мы бы увидели колоссальный разрыв – что многих, увы, подталкивает к идее творения или сверхъестественного разума. Однако между ними было огромное количество промежуточных звеньев, каждое из которых было лишь незначительным улучшением – опять же это оценочное суждение – по сравнению с предыдущим. На каждом этапе была какая-то своя норма, но она постепенно переставала быть таковой по мере движения от одного состояния к другому.