Теория посредственности
Шрифт:
То же самое относится и к обществу. Никто не станет спорить с тем, что и в эпоху рабовладения находились те, кто его осуждал, но социальный консенсус был всё-таки на его стороне, и оно продолжало реализовываться как на практике, так и даже в теории. Транзит от этого положения к тому, что пришло ему на смену, занял время, и люди по большому счёту не заметили никаких трансформаций, потому что всякий раз видели лишь незначительные поправки – если вообще замечали их – которые болезненно – если в принципе хоть как-то – не воспринимались.
Поэтому тут мы имеем два вида последовательности. С одной стороны, это тихий ход истории с постепенными и относительно маленькими коррекциями текущего состояния –
Отдельного упоминания заслуживает нынешнее, как его называют, стремительно меняющееся положение вещей. Действительно, ещё несколько десятилетий назад – а именно при жизни нескольких поколений – не было многих современных технологий, без которых теперешний мир вряд ли представим как таковой. С первого взгляда может показаться, что наша реальность претерпела кардинальные метаморфозы, однако нам стоит быть осторожнее в оценках.
Во-первых, для очень многих – особенно пожилых, но не только – людей все эти нововведения, по сути, почти ничего не значат. Даже если они чем-то новым пользуются и зависят от него, весьма сомнительно, чтобы это как-то отразилось на том, как они воспринимают окружающую их обстановку и как с нею взаимодействуют. Вполне возможно, что они лишь слегка откорректировали свои поведение и взгляды, но, в общем и целом, их бытие осталось тем же, что и до пришествия всех этих инноваций.
Во-вторых, культурный мир состоит не только и не столько из новомодных гаджетов или программ, сколько из по большей части принципов функционирования социальной ткани, которая определяет сущностное наполнение наших судеб и которая в основе своей изменилась слабо. Отдельные платформы, т.е. способы реализации нашей общественной жизни иногда трансформируются, но содержание, как правило, остаётся прежним, и нужны титанические усилия для того, чтобы основательно перетряхнуть его.
Наконец, в-третьих, всё снова упирается в проблему оценки. Насколько что-то новое и вправду им является – довольно сложный вопрос. Так, скажем, листья на деревьях весной вроде бы возникают впервые, но очевидно, что в предшествовавшие годы вырастали чуть ли не идентичные нынешним – паттерны их формирования ничуть не изменились – и потому несколько странно рассматривать их в качестве чего-то по-настоящему свежего. Вместе с тем глупо отрицать, что именно таких раньше не было, а потому напрашивается вывод о том, что мы наблюдаем что-то до сих пор нам незнакомое.
Удовлетворительным образом решить данный вопрос, как уже отмечалось, не получится. Можно, конечно, согласиться на некий процентный уровень преобразований – т.е. по достижении какого-то порога мы начинаем говорить уже о новом, впрочем, и в таком случае неясно, как мы станем отделять его от старого, потому что опять нужны критерии – но, во-первых, он неизбежно останется произвольным, а, во-вторых, сам его выбор отсылает к рассматриваемой проблеме, что только ухудшает наше положение. Как бы то ни было, но нужно понимать, что слишком быстрые – оценочные суждения неустранимы, но здесь, а именно в отношении современности, мы хотя бы вправе указать на разрыв между поколениями, в других случаях, к сожалению, этого нам не дано, однако не стоит также забывать о том, что эти группы людей тоже берутся по большей части с потолка – трансформации вряд ли осуществимы просто в силу того, что они плохо усваиваются, и это приводит нас к жизнеспособности тех или иных принципов.
Далеко не все нормы приемлемы, а потому резистентны, т.е. сохраняются достаточное количество времени,
Как известно, многие женщины – но не только они, мужчины тоже нередко грешат этим – тратят многие часы на уход за своей внешностью. Зачастую они совершают противоположные по своему эффекту процедуры, возвращаясь к изначальному состоянию лишь затем, чтобы после его изменить, и так без конца. Это вызывает некоторые вопросы в отношении осмысленности данных действий – не говоря уже о сопутствующих тратах и мучениях – но здесь речь идёт о другом. Можно спросить, а сколько времени в принципе мы все в состоянии отдавать на такие практики?
Очевидно, что не двадцать четыре часа в сутки. Нам всем нужно есть, спать, отправлять естественные нужды. Есть и другие занятия, но они не столь критичны – для кого как, но нам важен сам потенциал – и от них легко отказаться или пренебречь ими. Грубый подсчёт говорит о том, что мы способны посвящать своему облику – и не ему одному, это касается чуть ли не любого вида деятельности – на самом деле огромное количество времени, но не всё. И именно это существенно.
Человеческий организм ставит определённые границы тому, что с ним и с его помощью мы вправе и в состоянии сделать. Так получается вследствие того, что мы испытываем боль, смертны, имеем неотложные и витальные нужды, стеснены обстоятельствами и своими способностями, а также, что немаловажно, являемся частью какой-нибудь социальной группы с её установками, правилами и нормами, нарушение которых довольно жёстко, а иногда и жестоко пресекается и наказывается.
Ни одна культура не может переступить некоторый порог, за которым она становится невыносимой и обременительной. Остаются лишь те практики, которые приемлемы и допустимы с точки зрения нашей плоти и поддерживаемых ею самой. Не стоит при этом думать, что всякое общество будет избегать каких бы то ни было телесных повреждений, увечий или даже смерти. Судьба отдельного индивида или части нашего организма не особо важна в свете общего, поэтому какие-то нарушения случаться всё-таки могут и, более того, должны порой происходить.
Возвращаясь к нашей довольно безобидной иллюстрации нужно заметить, что человек – в действительности общество это делает для него или неё – всегда находит для себя какой-то наиболее оптимальный распорядок дня и посвящает чем-то ему или ей интересному или важному столько времени, сколько это позволяют окружающие. Так, например, нельзя долго смотреть на незнакомцев, зато чтение поощряется, но тоже до некоторого предела.
Опять же посвящение себя какому-нибудь занятию прекрасно показывает, как меняется ситуация от одной эпохи к другой. В силу обеспеченности некоторыми ресурсами, а также из-за постоянно преобразовывающейся рутины приемлемой и нет трате времени – как и всем остальным видам деятельности – уделяется всякий раз неодинаковое количество часов. Тем не менее, здесь есть и свои константы, вроде сна или посещения уборной. Но при чём тут критерии оценки?
Когда мы говорим, например, что кто-то долго сидит в туалете, мы имеем в виду, что он или она нарушают конвенциональное соглашение по пользованию данного помещения, принятого в настоящем. По сути, нам не должно быть интересно – если только мы сами испытываем соответствующую нужду, а единственно доступное помещение занято – сколько времени некто проводит рядом с унитазом – не обязательно же на нём сидеть, да и вообще у него могут быть самые разные назначения – однако мы выносим оценочное суждение в том числе и по этому поводу. Насколько оно оправданно?