Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Никто не подошёл и не отозвался.
– Да это просто свинство какое-то! – воскликнула Ангелина и свистнула во все лёгкие.
– Совсем там уснули что ли, дуры, блядь, недоделанные?! Идите сюда, живо!
За шкафом послышались тяжёлые вздохи и возня.
Через минуту к нам подошли Соня со Светой. Чипсы они уже доели и сейчас поедали конфеты «Птица дивная».
– Ульяна, блядь, чо звала нахуй? – спросила у Летуновской рассерженная Соня. – Тебе делать больше нечего, кроме как нас тут ворошить?!
– Гнездо со змеями
«Почему они назвали её Ульяной? – подумал я. – Ведь её зовут Ангелиной». Развить эту мысль я не успел, так как между нами очевидно завязался разговор.
– Тут вон какого интересного товарища к нам принесло. – сказала полька, указывая на меня пальцем. – Эдакий индивид может быть вам интересен.
– Это как же? – с сарказмом спросила Соня. – Некрасивый он! Да и вообще – так себе! Очень он нам по-твойму нужен?
– Нет, Марат, посмотри, какая культура! – сказала Ангелина, поворачиваясь ко мне. – Хоть и первой категории, а всё одно – рабы. Согласись, а? – тут она мне подмигнула, улыбаясь при этом.
– Я в рабах не больно разбираюсь, – честно признался я.
– По мне – всё одно: хоть первая категория, хоть какая, – раб есть раб. Если он борется со своим рабством, – то это хорошо, тогда он революционер. А если ему в рабстве нравится – другое тогда дело. Он тогда, получается, холоп, холуй, шаромыжник. Вот! – воскликнула Ангелина, хлопая меня чистой рукой по плечу. – А ты головастый парень! Не поляк часом? Может, польский татарин? Я знаю, – и такие имеются! А вы учитесь у него, холуйки! Давалки вы, блядь, сраные! Человек дело говорит, – обратилась к ним прекрасная полька.
Света и Соня стояли как оплёванные.
– Сядем, – сказала Соня своей подружке, чтобы разорвать временно воцарившуюся тишину молчания.
– Сядем, – ответила Солнцева.
Девочки сели.
– Меня зовут Соня, – сказала девочка с ангельским личиком, глядя мне прямо в глаза. – Соня Барнаш.
«Жидовка? – подумал я. – Не похоже, вроде. Внешность стереотипно славянская.».
Соня, обладавшая невероятной проницательностью, как мысли мои прочитала.
– Да не жидовка я! – вздохнула она. – Гречанка я. Из Крыма.
Понял, – сказал я, виновато потупил взгляд. Мне стало стыдно.
– Да расслабься ты! – сказала Света, кладя руку мне на плечо. – У нас тут расизм в моде! Молли, подтверди!
– Ага! – кивнула головой Соня, не прекращая жевать.
– И вообще, – продолжала Солнцева, – ты у нас себя не стесняйся, . Или как там у вас, греков, будет?
– ! – уточнила жующая Соня. – Короче, , !
– Это мне, конечно, всё очень лестно, но тут вернее будет вместо сказать . Дело в том, что – это ещё и худые может означать, а вы у нас, слава богу, совсем не худые.
– А ты реально голова! – воскликнула Соня и тоже обняла меня. – Грецист, ёбта! Настоящий грецист, блядь! Нам такие люди тут нужны.
– Ну-у-у, – заскромничал было я, но быстро взял себя в руки, – скорее, как Мюнцер.
– Мюнцер – тоже хорошо! – ободрила меня Света. – Попал же он на гэдээровскую банкноту! И ты попадёшь!
– Так, бляди, – вмешалась Ангелина, – Мюнцера тут не упоминали чтоб! Это мои религиозные чувства оскорбляет. – Тут она пригрозила им пальцем и произнесла следующую фразу с трепетом в голосе. – Я ведь католичка!
– Кстати, Ангелина, а почему это тебя все Ульяной называют. И Соня вот, и Света, и ещё сегодня я слышал утром перед кабинетом труда.
– Так проще, – равнодушно ответила Ангелина. – Имя у меня, понимаешь ли, длинное. Так что зовут меня частенько Ульяной. Я здесь для всех Ульяна-Ангелина. Для тебя – просто Уля.
– Как скажешь, Уля. – ответил я.
– Ну, Маратик, какова тебе наша школа? – сжала меня в объятиях Света. – Нравится али как?
– Очень нравится! – довольно ответил я. – Вы тут все такие разбитые!
– Это верно… – поддакнула Соня, пододвигая ко мне стул. Она села на него и уставилась прямо мне в глаза.
Личико у неё было круглое-круглое, а глаза как у маленького котёнка.
– Ты не обманывайся, Марат, – предостерегающе сказала Света. – Ей палец в рот не клади – откусит. Она у нас самая развязная потаскуха в школе и драчунья та ещё!
– Ой, знаете, – сказал я, откидываясь на спинку кресла, – по мне, – так наша российская школа всё больше становится похожей на американскую. Все теперь хотят быть потаскухами. Даже мальчики некоторые, даже учителя!
– Не-е-ет, Марат, – протянула Света, и цыкнула зубом, –это в Америке в пятом классе все девочки хотят быть потаскухами. У нас в пятом классе все уже потаскухи.
– Эт точно, – заметила Ульяна-Ангелина. – Все. Как одна. Даже я – и то малость того.
– Ничего против не имею, но всё-таки сомневаюсь, что это правильно, – заметил я.
– Ересь гутаришь! – сказала Соня. – На костёр тебя бы за такое!
– Ну, не на костёр, – поправила Света, – но это реально ересь! Я тебе, Марат, вот что скажу: коли хочешь в нашем серпентариуме задержаться подольше, так усвой наши традиции, моральные устои, так сказать. А они-то, традиции, То есть у нас простые…
– Еби всё, что движется! – отчеканила Соня.
– Это я с радостью, – ответил я с улыбкой. – Сегодня уже с Дениса вашего начал, Кутузова.
Все рассмеялись.
– О-о-о, я даже не знала, что у тебя такой… У-у-у… Экзотический вкус, – сквозь смех ответила Света. – Ну, и как он?
– Мне понравилось, – довольно ответил я.
– А по мне, – ей богу, всё что тюфяк ебать! Тюха он, Денис твой! Лежит всегда, аки бревно, – ты еби его, а он валяться себе будет! – воскликнула Соня.