Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

Нигматулин Марат

Жуткий был ливень. Мы все промокли до нитки.

Помимо этого общался я и с домашними духами.

В детстве стоило мне только выключить свет, как я немедленно начинал видеть духов. Когда я ложился спать, то перед сном видел, как духи выползают из-под полов, из-за шкафов, а также из других укромных местечек.

Я мог общаться с ними столько, сколько хотел.

Сперва я боялся их, но потом понял, что они добрые.

Но иногда в наш дом заходили и злые духи. Они становились над моей кроватью и всё норовили меня

испугать. Обычно у них получалось. Эти духи были страшными. Они походили на чёрные тени, которые всегда появлялись внезапно у меня перед носом.

Неприятно, надо сказать.

Один раз в наш дом забрёл даже демон.

Встречу с ним я помню как сейчас. Это было ранее утро. Было, наверное, часов пять или даже раньше. Пасмурное было утро, осеннее.

Я по своему обыкновению рано проснулся и пошёл в туалет. Только вышел из комнаты, как вижу: из гостиной выплыла высоченная, до самого потолка ростом фигура.Фигура была сутулая, с крбчковатым носом и длинными пальцами. Онаммедленно проплыла через главную комнату и скрылась на кухне.

Демон был поход на главного героя фильма «Носферату. Симфония ужаса».

Разумеется, от такого зрелища я напугался до одури.

Здорово было. Есть, что из детства вспомнить.

Глава четвёртая. В предбаннике школы.

Я не знал, как назвать эту главу иначе.

Полтора года, непосредственно предшествовавшие моему поступлению в первый класс школы, были временем весьма насыщенным. Тут ничего конкретного и не скажешь. Поэтому я постараюсь передать дух времени как можно более полно. Тут надо быть точным, ибо именно с этого начинается история моих страданий.

Тогда, конечно, я ещё не осознавал, в какой трясине я увяз, и даже не догадывался, какие ужасы мне предстоит пережить.

Жуть, с которой я тогда столкнулся, не идёт, конечно, ни в какое сравнение с тем, что я увижу далее.

Но именно такова суть российской школы: паноптикум открывается не сразу, а постепенно. Не знаю, задумано ли так специально, или нет, но эффект даёт замечательный: человек сам не замечает, как он увязает в таких проблемах, что хоть в петлю лезь. И многие, кстати, лезут.

Некоторые уже в начальной школе становятся самоубийцами. Словом, об этом я ещё расскажу.

Тем более, что подобных случаев я знаю множество.

Но начинать следует с самого начала.

Поэтому я поведаю вам о том, как начались мои страдания. Тем более, что это всё я помню замечательно.

Однажды к нам домой пришла бабушка. Она уселась вместе с моей мамой на кухне и затеяла какой-то длинный серьёзный разговор.

Тогда я не вник в его суть, а ведь дело было реально серьёзное. Говорила бабушка в том духе, что, мол, у нашего Маратика совсем нет друзей, он не общается с ребятами и ему не с кем играть.

Скажу честно: в то время на «ребят» мне было откровенно плевать. Как, собственно,

и впоследствии. Я с детства любил всё делать один: в том числе играть. Тем более, что я никогда не любил всех этих командных игр, выдуманных коррекционными педагогами для гиперактивных детей.

Вообще же говоря, я искренне и всем сердцем ненавижу эту проклятую моду на раннюю социализацию. Мол, ребёнка надо как можно раньше погрузить в реку из нечистот. Чем быстрее вы ребёнка запустите в эту житейскую грязь, – тем лучше.

В этом отношении меркантильная американская педагогика полностью солидарна с тоталитарной советской. Эти две педагогические системы одинаково бесчеловечны к ребёнку. И та, и другая смотрят на него не как на человека, но скорее как на материал, который нужно обработать. Расходятся они лишь в том, что касается конечного продукта. Американская педагогика стремится сделать из ребёнка бизнесмена, маклера, брокера или адвоката. Или другую подобную сволочь. Советская педагогика стремится превратить ребёнка в обывателя, жлоба, мещанина, – собственно, в того же инженера, чиновника или… брокера.

Нет, между этими двумя педагогиками нет существенной разницы. Они созданы для того, чтобы калечить детские души. Приспособить их для чего-нибудь другого невозможно. Все их методы глубоко деструктивны и тоталитарны.

Об этом всём я ещё успею подробно рассказать. Пока же вернёмся к делу.

Бабушка решила пристроить меня в так называемый «Дом пионеров» (или «Дворец пионеров»). Официально он нащывался иначе, но я его запомнил именно под таким названием. Словом, при советской власти он действительно назывался как-то так, но эти времена безнадёжно прошли.

В указанное же мною время это старое здание с ужасающей непривычного человека меблировкой (мебель там не меняли со времён Брежнева) превратилось в удасный вертеп, где соелинились в противоестественном союзе американская и советская педагогическая системы. В результате жтого соития родилось нечто. Нечто совершенно неописуемое и неописуемо ужасное.

Нет, поистине моя книга будет «отлита в горниле ужаса» и «написана болью».

Описать словами «Дворец пионеров» трудно.

Вы всё равно не скмеете осознать весь тот инфернальный ужас, который от него исходил. Пожтому я попробую составить описание эмоциональное.

Вспомните всё, что мои современники связывают с понятием «совок». Примешайте туда все известные вам ужасы про педофилию. Теперь добавьте туда те ужасы, которые вам известны относительно тоталитарных сект и деструктивных культов. Всё это требуется поместить в атмосферу, подобную той, что была в известном фильме «Похороните меня за плинтусом».

Сделали всё это?

Если да, то теперь вы имеете полное представление о «Дворце пионеров».

Вместо последнего елва не написал «о тоталитарных сектах». Словом, можно было бы и так.