Терновая цепь
Шрифт:
– А мне хочется верить в то, что он прислушается к голосу разума, – сказал Мэтью. – За этим я сюда и приехал. Чтобы забрать письмо и попытаться убедить его отказаться от своих слов. Мне нужно получить ответ. – Он вздохнул. – Я поговорю с Чарльзом, как только смогу.
Алистер скрестил руки на груди.
– Если хочешь, мы пойдем с тобой и поддержим тебя.
Мэтью в удивлении посмотрел на Томаса. Тот кивнул в знак согласия: разумеется, они пойдут с Мэтью.
– Наверное, так будет лучше, – с явной неохотой ответил Мэтью. – Вряд ли Чарльз прислушается ко мне, если
– Знаете, – поддавшись неожиданному порыву, заговорил Томас, – вы двое считаете, что у вас нет ничего общего, но сегодня мы наши точку соприкосновения. Вы оба – знатоки одного и того же напыщенного типа.
Мэтью негромко хмыкнул. Алистер скривился, но Томасу показалось, что тот все-таки слегка польщен.
Ничего хорошего не предвидится, подумал юноша, и Чарльзу вряд ли понравится, если они набросятся на него втроем. Но если эта ситуация поможет сблизить Мэтью и Алистера, что ж, считал Томас, значит, чудеса возможны в этом мире.
Джеймс сидел один у себя в комнате, глядя в темное окно. Он едва вытерпел разговор с родителями после собрания. Это было мучительно. Джесс ушел к себе, чтобы дать им возможность обсудить положение дел без посторонних. Джеймс, Уилл, Люси и Тесса собрались в гостиной, где Эрондейлы провели столько счастливых вечеров за чтением, разговорами или просто в дружеском молчании. Сегодня они тоже молчали; Люси свернулась на диване рядом с отцом, как в детстве, а Тесса с непроницаемым лицом смотрела в огонь. Уилл старался успокоить жену и детей, говорил, что все кончится хорошо, но с огромным трудом скрывал раздражение и неуверенность. А Джеймс… Джеймс сидел, сжимая и разжимая кулаки; ему так хотелось чем-то помочь родным, но он не знал, что делать.
В конце концов он извинился и ушел наверх. Ему нужно было побыть одному. Точнее, ему нужна была Корделия. Она обладала какой-то сверхъестественной способностью подходить разумно и даже с юмором к самой безнадежной ситуации. Но Корделия, без сомнения, находилась сейчас в доме на Корнуолл-гарденс. В какой-то момент Джеймс заметил, что она ушла, не дождавшись конца собрания. Он ни в коем случае не винил девушку в предательстве, и все же…
«Я не знаю, как будут складываться дальше мои отношения с Джеймсом».
Он вернулся к жизни после того, как услышал ее разговор с Мэтью, потому что «я не знаю» было все же лучше, чем «я не люблю его». Но… Корделия была преданным другом. Он был уверен, что после этого совещания, на котором его родных и его самого поливали грязью, увидит ее в коридоре за дверями храма, сможет поговорить; пусть она не хочет быть его женой, размышлял Джеймс, но Корделия остается его другом, боевым товарищем.
Ее пренебрежение больно задело его. И сейчас, запершись в темной комнате, он думал: может быть, ему следует смириться с судьбой. С тем, что он действительно ее потерял. С тем, что между ними все кончено.
В дверь постучали. Джеймс, который расхаживал по ковру взад-вперед, вздрогнул и подошел к двери. И нахмурился, ничего не понимая. На пороге стоял Джесс.
–
– Спасибо, – осипшим голосом произнес Джеймс. Он взял бумагу и развернул ее, чувствуя на себе испытующий взгляд Джесса.
Джеймс,
Мне нужно немедленно встретиться с тобой на Керзон-стрит по крайне важному делу. Буду ждать тебя там.
Он стоял несколько секунд, не шевелясь. Буквы плясали у него перед глазами. Он перечитал записку еще раз; нет, не может быть, она пишет не об этом…
– Письмо от Корделии? – спросил Джесс, которого, без сомнения, встревожило выражение лица Джеймса.
Джеймс прикрыл текст рукой, смял бумажку в кулаке.
– Да, – прошептал он. – Она хочет увидеться со мной в нашем доме на Керзон-стрит. Прямо сейчас.
Он ждал, что Джесс скажет что-нибудь насчет комендантского часа, или о том, что Джеймс должен оставаться в Институте, поддержать сестру и родителей, об опасностях, которые подстерегают на ночных улицах.
Но юноша ничего такого не сказал.
– Что ж, – произнес он, отступая в сторону. – Тогда тебе лучше пойти, не так ли?
Люси вынуждена была постучаться к Джессу несколько раз, прежде чем он открыл. Стало ясно, что юноша уснул прямо в одежде: он был без ботинок, рубашка помялась, волосы спутались.
– Люси… – Джесс с усталым видом прислонился к дверному косяку. – Не пойми меня неправильно, я рад тебя видеть. Но я думал, сегодня вечером родители захотят, чтобы ты побыла с ними.
– Я поняла, – сказала она. – Да, мы посидели немного вместе, но потом… – Люси пожала плечами. – Они пошли спать. Мне кажется, им на самом деле нужно остаться вдвоем. Не то чтобы они хотели от меня избавиться, просто у них есть свой маленький мирок, который принадлежит только им, и время от времени они скрываются там, скажем так. Наверное, такой персональный мирок есть у всех пар, – добавила она несколько растерянно. Подобная мысль до сегодняшнего дня не приходила девушке в голову. – Даже если муж и жена совсем старые и у них есть взрослые дети.
Джесс негромко рассмеялся и покачал головой.
– Я не думал, что сегодня что-то или кто-то сможет меня рассмешить, но тебе это удалось. У тебя талант.
Люси закрыла за собой дверь. В комнате было холодно; она заметила, что одно из окон немного приоткрыто. На кровати Джесса были разбросаны листы пергамента, записки его матери, найденные в Чизвике, а также бумаги с его заметками относительно расшифровки.
– Никак не могу избавиться от чувства вины; как будто это все случилось из-за меня, – вздохнул Джесс. – Как будто именно с меня начались ваши несчастья и невезение. Столько лет никто в Анклаве не знал о Велиале, и вот, практически в день моего появления…