Терновый венок надежды

Резниченко Ольга Александровна

Вторым, окончательным выстрелом было дело касательно семьи Баттисты.

Томмазо прилюдно заявил, что эта сумасшедшая так сильно его оклеветала и измучила своими домогательствами и наговорами, что до сих пор тот не может прийти в себя. А посему ее (и неважно, что никто не знает, где та пропала) и всю ее семью с близкими родственниками ждет та же участь позорного изгнания, как и в случае с Энцо.

***

Я оказалась загнанной жертвой в сеть вымогательств и измывательств.

Любая моя просьба, мольба или крик не только не могли разжалобить, смягчить

Тому, но еще больше подзадоривало. А мой отчаянный, "искусный" (как мне казалось) шантаж провалился, в приговоре "конец месяца" сократив до "конца недели", а денежные взыскания - на угрозу казни.

Эта игра стала невыносимой, перейдя все границы...

– Томмазо, а дальше что? Может ты еще пол Неаполя разгромишь, лишь бы досадить?

– Прекрасная идея, Виттория! Как же мне самому это в голову не пришло?!

– Синьор, - вдруг перебил его "монолог" слуга (подобное неадекватное поведение хозяина уже давно никого не удивляло).

– Да?
– гневно гаркнул Торре на наглость юноши.

– К вам пришли и просят вашей аудиенции.

– Кто?

***

– М-м-м... Родная, сейчас тебя спектакль еще больше позабавит, - всматриваясь через окно (немного отодвинув штору) во двор. Хоть уже и спустились на землю сумерки, но лицо новоприбывшего было легко распознать.
– А то я смотрю, ты немного приуныла.

– Энцо д'Эсте, милорд.

– Пусть заходит.

Вальяжно развалившись на софе (по правую руку от меня, застывшей в ужасе), Томмазо предвкушал адское наслаждение.

– Синьор делла Торре, - смиренно опустил голову Энцо, боясь даже взглянуть на своего палача (хотя слезы и так блестели на его щеках, выдавая отчаянность этого молодого человека).
– Выслушайте меня, молю. Пусть я заслужил, виноват, глупец. Но прошу, помилуйте моих детей. Мою жену... за что вы так с нами? Куда нам податься? Да еще до конца недели? Столетиями наш род жил и плодился здесь. Здесь все нами когда-либо нажитое. У нас нигде и никого больше нет! Пощадите, синьор!

Живо опустился на колени перед своим "бывшим другом".

– Прошу! Молю!

(несмело потянулся к руке Томы, но тот резко отдернулся, давая понять, что не желает ввязываться в эту гадость)

Скривился Торре и наигранно покачал головой.

– Увы. Ничего поделать не могу. Не моя это прихоть.

– А чья?
– удивленно дрогнул Энцо и уставился в глаза Томмазо.

Удивленно отпрянул.

– Ты пришел ко мне в дом и пытаешься еще упрекнуть в бесчеловечности?

– Н-нет, синьор!

– СТРАЖА!

– Н-нет, нет,- пытался уйти от хватки тут же вбежавшей охраны. Вырваться, докричаться, достучаться до каменного сердца Торре.
– Молю! Прошу!

– Выведите его скорей!
– резко встал и подошел к столу. Взял графин и налил себе выпить. Разворот и поднял в мою сторону бокал:

– Что, дорогая, выпьем за триумф?

(а по коридору раздавался дикий, отчаянный крик - сначала мольба, а затем все сменилось на проклятия и адскую ненависть)

– Надеюсь, ты подавишься.

(причмокнул, смакуя победой)

– Не

дождешься!

...

– Что там за шум? Я СПРАШИВАЮ, ЧТО ТАМ ЗА ШУМ ВНИЗУ?

Спешно вбежал слуга.

Замерла я в ужасе.

– Простите милорд. Там просто инцидент случился с вашим гостем.

– Ну же, говори!
– гневно сплюнул Торре.

– Мужчина попытался повеситься около ваших ворот, но его успели спасти.

(раздраженно хмыкнул; резким движением руки допил остатки вина)

– Глупец. Зря старались. Ну да ладно.

(уверенный разворот и пошагал на выход из комнаты)

А во мне что-то взорвалось в этот момент. Что-то сломалось и родилось одновременно.

Что-то, что я сама даже не смогла осознать. Что-то, что наконец-то сможет меня освободить, не платя за это неприемлемую цену.

Эхом вмиг вспыхнули свечи, так что даже Тома замер от неожиданности...

Еще мгновение - и вдруг медленно, как-то неестественно стал оборачиваться ко мне. Его тело перекосилось, а руки странно скрючились и оцепенели. Глаза побагровели, словно кагор и, казалось, вот-вот лопнут.

– Т-ты ч-что с-со м-мной тв-вориш-шь?
– прошипел едва ли разборчиво делла Торре и тут же рухнул на пол.

И я бы испугалась и бросилась прочь, но, казалось, кто-то завладел мною. Завладел и подчинил каждую частичку моего сознания и образа пелены.

Слова сами вырвались наружу:

– Я тебя уничтожу. Уничтожу всё то, что тебе так дорого. Ты станешь некем. И нечем. Я тебя заживо похороню под этими небесами, так что ты отчетливо, но беспомощно, будешь наблюдать, как всё то, что так рачительно, ревностно собирал по крупицам на чужих костях и яростно оберегал, рубя чужие жизни, разрушится, лопнет, исчезнет, слово мыльный пузырь. И даже в истории о тебе следа не останется. Ты - отребья, мусор, который не достоин того, чтобы существовать. Томмазо делла Торре, ты сам выбрал свой путь. Что ж, иди теперь до конца и наслаждайся плодами своих стараний.

Глава 19. Расплата

Прошло несколько месяцев.

...

Много времени утонуло в раздумьях о том, что тогда произошло. Что за сила была внутри меня, и есть ли она до сих пор? А если и есть, то не наврежу ли я кому-то? Не изничтожу тех, кто того не заслуживает, пусть и несознательно? Разве я могу судить других, когда сама свернула с пути истинного? Когда даже имя Господа мне стыдно произносить своими, запачканными ненавистью, устами.

Но ответов так и не нашлось.

Единственным утешающим (для себя) оправданием и объяснением было принять, уверовать в то, что Душа родной земли, Искьи, наконец-то услышала меня, вняла молитвам, и спасала всех, освободив от этого тирана и бесчестного существа.

Но как бы там не было, одно точно, Томмазо сильно заигрался и перешел всевозможные грани принятия действительности. Даже я уже не могла его лицезреть. То, во что он окончательно превратился, затмило мою манию, увлечение, любовь, и даже страх перед очередным одиночеством не имел больше значения.