Терновый венок надежды
Шрифт:
Курс был выбран. "Рим. Ночь. Этфе[5][5]."
Глава 5. Тайные замыслы
***
(А с к а н и о)
– Милорд!
– Да, Николо?
Шаг ближе, и едва слышно прошептал на ухо:
– Ваша сестра, синьора Виттория.
– Что с ней?
– Я думаю, кто-то пытается с ней связаться. И, боюсь, это может быть небезопасным, уж слишком осторожничают.
– Есть предположения, кто это может быть?
– Нет, милорд. Пока никаких зацепок. Но я знаю, куда она направляется... сегодня ночью.
– Седлай
***
(В и т т о р и я)
Под покровом ночи я прибыла к руинам былой славы и роскоши.
Оставить лошадь у одинокого дерева, предусмотрительно привязав к стволу поводья, и пуститься навстречу надежде.
Холодный свет молодого месяца озарял серые останки прошлого.
Шорох мимо пробежавшей мыши, всполох голубей где-то вверху (у обрывках, островках, позабытых Госпожой Разрухой, кровли), и еще больше пугающее давление тишины, мертвой тишины, кладбища "вечного праздника"...
– всё это срывало мое сердце на сумасшедший, отчаянных бег, заставляя разбиваться о прутья грудной клетки от страха, да желание отыскать то, что так жаждет сердце, что давно приказал душе позабыть разум, было куда сильнее мирских, глупых, приземленных предрассудков, мыслей, чувств и эмоций.
Пройтись вглубь, через небольшой дворик, мимо опечаленных своей участью останков некогда шикарного, мраморного, украшенного, искусно выточенными мастером, барельефами, фонтана... и нырнуть в здание. Кроткие, полные опасения и страха, полные надежды и счастья, шаги... по коридору, еще немного - и оказалась в большой, просторной зале. Крыша и стены во многом здесь уцелели, лишь кое-где проемы окон слишком велики и безобразны, как для архитекторского замысла... Много паутины и пыли, а в некоторых подсвечниках даже можно было отыскать брошенные, позабытые птицами, гнезда. Но стены, они всё еще живы, и дышат... гордо смотрят и улыбаются своим пафосом незваным гостям, ухмыляются, манят своей вычурностью и богатством, нагло хохочут над глупыми попытками людишек склонить на колени Вечность: никакая грязь (пыль, лужи, сгнившие лохмотья, деревянная труха и почерневшие, опавшие листья), рванье (царапины на нежных полотнах старательных художников и портных) и предательство (не кого другого, как самих завсегдатаев) - не способны их сломить. И даже времени здесь ничто не подвластно. Словно заколдованное, спустя столько веков, здесь все, как будто только недавно закончился бой, и все еще звучат фанфары предателей, и плач сраженных вторится в коридорах замка...
Здесь все течет своим чередом, своим темпом, своим временем... и явно не спешит превращаться в прах.
Этфе... он еще будет благоухать и цвести, наполняться светом и смехом, радостью и горем, он еще будет нести в себе жизнь... и вновь зажжет Вечный Праздник.
...
Вдруг неожиданно раздался грохот за спиной. Резко обернулась.
... но ничего. Голубь. Это был снова голубь - одинокие, беглые хлопки крыльев. Еще немного - и приземлился на деревянную балку.
Никого.
Тяжелый, разочарованный вздох - и развернутся обратно.
Сердце ойкнуло от неожиданности и испуга - замерло. Передо мной, так близко, на расстоянии вытянутой руки... стоял он.
Мой Фернандо...
Успел, вовремя успел подхватить -
Прижал, нежно, заботливо... жадно, голодно стиснул в объятиях...
"Неужели это, и вправду, - ты," - едва слышно, на грани реальности.
– Да, Виттория, .... это, действительно, - я. Я, живой.
***
(А с к а н и о)
– Милорд, вы знаете, кто это?
Немного помолчал, оттягивая тяжелый ответ. Шумный вздох.
– Да.
– Что будем делать?
– Ждать.
***
(В и т т о р и я)
– Почему теперь?
– Всё очень сложно.
Что-то в нем было не таким, как прежде... И нет, не виной тому года, ведь внешне он мало чем отличался от того Фернандо, которого я помню. Что-то иное было в его глазах, хотя и теплилась в них прежняя любовь ко мне. Что-то иное... и пугающее.
– Ты изменился.
– Ты тоже... Похорошела. Расцвела.
(робко коснулся моего лица, нежно провел по щеке, а затем, ненадолго замерев, тут же, по старой доброй привычке, заботливо заправил, нагло вырвавшийся из строгой укладки, локон волос за ухо; пристыжено улыбнулась, на мгновение спрятала лицо, но затем снова уставилась в глаза; в груди счастливо сжалось сердце, и затрепетали... как и прежде, как давным-давно, счастливые мотыльки несмелых, беззаветных чувств)
– Неправда. Постарела и завяла... без тебя, - пытаюсь совладать с разумом и взорвавшимися эмоциями.
– Я не мог иначе.
– Понимаю...
Тяжело вздохнул, выпустил из объятий, шаг в сторону... провел бессмысленных взгляд по стенам, а следом все же нашел силы и взглянул мне в глаза.
– Когда-то ты, действительно, поймешь... и надеюсь, простишь.
– Я не гневаюсь.
Коснулся ладонью моей груди, сердца.
– Но здесь живет обида... и я знаю, что заслужил.
– Но теперь ты здесь, со мной, - торопливо, испугано добавила я.
– И все будет иначе.
Мило (загадочно) улыбнулся, немного поджал губы. Промолчал.
***
(А с к а н и о)
– Милорд, у него нож.
– Вижу, - тяжелая пауза, - ждем.
Мгновение внутренних рассуждений и добавил:
– Если что, сможешь же отсюда его остановить?
– Да. Конечно.
Одобряюще кивнул и вновь прикипел взглядом к двум, одиноким фигурам внизу, в центре полуразрушенной, заброшенной залы.
***
(В и т т о р и я)
– Ты мне веришь?
Вдруг неожиданно отозвался Фернандо.
– Да, конечно, - поспешно выпалила я.
– Ты же - мой муж. Как иначе?
Нежно улыбнулась.
Несмело дрогнула... и ласково коснулась его руки.
Ответил - взял ее и крепко сжал.
– И пойдешь за мной куда угодно?
– Конечно, - уже более смело и радостнее.
– Несмотря ни на что? Что бы не произошло? И как бы оно ужасным не казалось?
(попытка скрыть волнение)
– Да. Без сомнений.
И снова поджал губы. Опустил взгляд.
Шаг ближе и внезапно прошептал:
– Главное, помни, я никогда не причиню тебе вреда. Верь мне, прошу. Верь, как прежде. И все у нас будет хорошо.