Территория отсутствия
Шрифт:
— С каких это пор, отец, ты стал шарахаться своих собратьев? У меня всего три охранника, из них двое — бывшие военные.
— А третий?
— А третий — пропетый, — отшутился голос, что помоложе. — Кончай, батя, препираться! Я подъеду к семи. Покажу тебе свою квартиру, перекусим где-нибудь, потом заброшу тебя домой. Отговорки не принимаются, жди! — звякнул колокольчик, хлопнула дверь, и тут же наступила тишина.
Эксперт повернула в обратную сторону ключ, уверенная, что сейчас к ней снова заявится продавец-консультант. В салоне опять тренькнуло, послышались новые голоса. Женский о чем-то спрашивал, мужской терпеливо что-то бубнил, в бубнеж вмешался третий, порядком поднадоевший — все это было неинтересно. Она бросила ежедневник в сумку, привычно закинула ее на плечо, беглым взглядом окинула стол и вышла. Даже если податься в свободное время некуда, сиднем сидеть за рабочим столом — гробить жизнь.
Июньский день пропитался выхлопными газами и влагой после недавнего ливня. Москва, конечно,
— Вот, дорогая! Вы, как всегда, были на высоте, спасибо, — воткнуть бы ей это «спасибо» в глотку, чтоб подавилась.
«Дорогая» презрительно фыркнула и побрела к метро. С работой надо что-то решать. С одной стороны, здесь никто жилы из нее не тянет, народ (полтора человека!) относится с почтением, а шеф так и вовсе заглядывает в рот, справедливо считая, что наличие в куцем штате эксперта со знанием трех языков значительно повышает статус «Ясона». Это — плюсы, которые выглядели уныло, непрезентабельно и, являясь кандидатами на вылет, теряли силу. Минус один — жалкие копейки, ежемесячно вручаемые Викторией Акакиевной с покровительственной улыбкой. Но этот отрицательный знак перевешивал все положительные разом. Он перечеркивал будущее, и не предвиделось второго такого знака, способного при объединении с себе подобным дать положительный результат. Мария шагала, сосредоточенно разглядывая асфальт. Кроме математической головоломки, нагонявшей тоску, требовала решения еще одна: младший Козел. Вспомнился звонок среди ночи, когда насмерть перепуганный депутат требовал срочно приехать для обсуждения ситуации. В тот вечер она решила остаться в квартире, арендованной на время игры: в их выселках отключили горячую воду. Предусмотрительный Тимофей Иванович, просчитав наперед все ходы, учел и появление сына в доме мнимой учительницы. Памятливый отец воссоздал в деталях интерьер и скромную обстановку, где когда-то вправлял мозги той, что морочила голову его бедному мальчику. Отцовская память, как и стратегия опытного вояки, возымела эффект: гость с успехом проглотил наживку, подсунутую «хозяйкой» в паре с закоперщиком игрового эксперимента. Теперь игроков прибавилось, и один из «команды» вознамерился ввести свои правила, не задумываясь о результате. Безобидная забава превращалась в проблему, которая ставила под угрозу спокойную жизнь. Она свернула с Садово-Кудринской на Малую Бронную, чтобы дворами пройти к метро, и через пару шагов едва не пропорола носом асфальт, увидев вдруг под ногами жучка с красной пятнистой спинкой и черной головкой. «Божья коровка! — умилилась горожанка и бережно подхватила двумя пальцами залетное насекомое. — Господи, да откуда же ты тут взялась, малышка? — Маша вспомнила детский стишок и, продолжая шагать, зашептала: «Божья коровка, полети на небо, там твои детки кушают конфетки, чертям раздают, а тебе не дают». Но непослушная букашка, комфортно пристроившись на человечьей ладони, взлетать не собиралась, застыла, с интересом изучая линию сердца. И поступала мудро, потому что вместо конфеток небо одарило дождем. Раскрывать зонт Мария не стала: летний дождик — пустяк, дело привычное, а этот жучок — редкость и посылается на удачу. Так они и двигались вперед парой, с интересом приглядываясь друг к другу: одна — по мокрому асфальту на каблуках, другая — щекоча ладонь. Через десять шагов божьей коровке наскучила эта сплоченность, и она стартанула в небо, вняв, наконец, убедительным просьбам, а Мария раскрыла зонт и прибавила шагу. Мелкая сетка дождя сменилась тугими бечевками ливня, норовившими исхлестать незащищенные ноги. Девушка выскочила через дворовую арку на улицу и, прикрываясь зонтом, как щитом, рванула к спасительной букве «М». Проезжавшая мимо «Нива» обдала веером брызг из дорожной лужи, белый костюм, взятый только что из химчистки, покрылся бурыми пятнами. Прохожая злобно чертыхнулась вслед хамской колымаге и, придерживая сползающую с плеча сумку, попыталась отряхнуть заляпанный бок. Попытка вышла неудачной: мешал зонт, вырываемый из правой руки порывами ветра. Мария перехватила помеху левой рукой и наклонилась вперед, чтобы дотянуться правой до грязной юбки. Сумка соскользнула с плеча и шлепнулась в лужу. Бедолага чертыхнулась вторично, нагнулась ниже, стараясь ухватиться за мокрый кожаный бок. Нельзя человеку поминать часто черта, нечистый тут же объявится и примется вытворять всякие пакости. Из неловкой руки выпал зонт и, кувыркаясь, помчался прочь от своей корявой хозяйки, а из продуктового магазина напротив выскочил обвешанный пакетами хмырь и поскакал к серебристо-голубому «Фольксвагену», припаркованному у бордюра. Водитель торопился к комфорту, но в спешке врезался в бело-бурую немочь, удившую что-то в луже. На встрепанную мокрую голову посыпалась клубника, полетел лаваш в целлофане, тюкнул по носу твердый сыр, долбанула по макушке бутылка кампари. У Марии потемнело в глазах, и она рухнула в лужу,
— Простите, Бога ради! Вы не ушиблись? Давайте я помогу вам подняться, — зачастил хмырь, отбросил в сторону привет жириновцев и ошарашенно уставился на асфальт. — Господи, Мария! Как вы здесь оказались?
— По вашей милости, — сдерживая ярость, она попыталась подняться самостоятельно, подчеркнуто не замечая протянутую руку. Однако попытка вышла такой неуклюжей, что мужчина, не выдержав, обхватил руками мокрую курицу и поставил перед собой. Помощь оказалась чересчур энергичной: курица ойкнула и странно качнулась вбок.
— Что-то болит? Вам плохо?
— Уберите руки! Из-за вас я, кажется, сломала каблук. — Она наступила на пятку и скособочилась. — Ну, точно! — Ее трясло от злости. На дождь, на вынужденное жлобство, не позволявшее купить машину из-за надежды сменить жилье, на безразличного ко всему кухонного делягу, валившего с ног приличных людей, но больше всего на себя — безмозглую клушу, служившую приманкой для всевозможных проблем. Она небрежно закинула на плечо добычу из лужи, задрала мокрый нос и бросила свысока: — Всего доброго, — при этом вид у гордячки был довольно плачевный.
— Подождите! Вы на машине?
— Какое вам дело?
— Вас же даже в метро не пустят. Вы себя хоть видели со стороны? — теперь уже ливень хлестал обоих, и кто спрашивал, выглядел не лучше той, от кого ждал ответа. Лоб облепили короткие темные волосы, которые казались мокрой тряпкой с изрезанным краем, натянутой плотно на череп, промокшая насквозь льняная рубашка прилипла к телу, светлые брюки потемнели от влаги и грязных брызг — угадать в этом непрезентабельном мужичонке хозяина «Ледяного дома» было трудно. — Давайте я вас подвезу, машина в двух шагах. — Он кивнул на «Фольксваген».
— Спасибо, не надо. Лучше подберите продукты.
— Ну и черт с вами! Делайте, что хотите, — Стернов склонился над разбросанным по асфальту товаром, а несговорчивая знакомая выпрямила спину и зашагала с надменным видом своей дорогой.
Дорога оказалась долгой, унылой, наперекор здравому смыслу. Через несколько метров вымокшая хромоножка начала сознавать, что сглупила, отказавшись от дельного предложения. Вернуться не позволяла гордость, идти вперед мешал проклятый каблук. Одна радость — обнаруженный зонт, зацепившийся за чахлый придорожный куст. На душе скребли кошки, вымокала не только материя, но и дух. Мария с ужасом поняла, что устала. От безденежья, от одиночества, от никчемной игры, в какую вляпалась сдуру, от самодовольной четы Подкрышкиных и «Ясона», с которым дальше некуда плыть — от всего, из чего складывалось ее «сегодня» без малейшего намека на проблески в «завтра». Это была, конечно, минутная слабость, но из минут складываются часы и, плавно перетекая в дни, исчисляют годами жизнь человека. Так кладется фундамент, где за прочность большого дома отвечает малый кирпич. Похоже, ее «дом» дает трещину. Сзади кто-то невежливо дернул за руку.
— Да постойте же! Вы что, оглохли? Я чуть глотку не надорвал, а вы даже не оглянетесь. Пошли!
— Собрали продукты? — но теперь, видно, оглох горлодер, тащивший ее к обочине. По правде сказать, особых усилий ему прикладывать не приходилось: скособоченная знакомая хромала послушно и резво.
— Куда ехать? — Стернов достал из бардачка пачку салфеток, бросил на колени промокшей пассажирке. — Посмотритесь в зеркало, может, пригодятся.
Из прямоугольного зеркальца на нее таращилось пугало — встрепанное, уродливое, бесполое, каким отгоняют ворон, а не впихивают в салон машины. Пассажирка решила, что водитель — непуганая ворона и, довольная точным определением, принялась себя осушать, предварительно доложившись.
— Дмитровское шоссе.
Они ехали молча, каждый обдумывая свое. Их связал только дождь да шапочное знакомство, при таком раскладе людям обычно не о чем говорить.
У «Волги» свернули налево и, попетляв, остановились у невзрачной кирпичной пятиэтажки.
— Далековато вас занесло.
— Не дольше, чем необходимо. Спасибо, что подвезли, всего доброго.
— И вам спасибо, что не убили, когда я толкнул вас в лужу. Удачи! — за этот насмешливый тон его стоило бы убить.
На следующий день в дверь позвонил курьер и вручил тщательно упакованную большую коробку. Когда адресат догадался, кто отправитель, посыльного и след простыл. А в прихожей нахально расположились светлые босоножки и простенький летний костюм цвета топленого молока. Наметанный глаз оценил эту простоту в три зарплаты эксперта.
* * *
— Ты охренел, что ли?! Соображаешь, на кого бочку катишь?
— Конечно, у меня котелок еще, слава Богу, варит. А вот ты из-за чего так возбудился, непонятно. Подумаешь, припугнул чуток. Да они нас вообще за людей не считают! Отгородились мигалками, охраной, мандатами и думают, так будет вечно? А хрен вам в задницу! И на каждого серого волка найдется своя красная шапка.
— Послушай, Машка, может, ты вправишь этому идиоту мозги? — взмолился Елисеев. — Иначе я его просто убью!