Терская коловерть. Книга третья.
Шрифт:
— Куда ты, оглашенная? — крикнула Верунька. — Сорвешься в Терек — утопнешь!
Но Дорька, подхватив юбку, продолжала бежать наперегонки с Тереком. Вот плывет венок Поли, рядом с ним — венок Моти Ковалевой, чуть дальше — Симы, Веруньки, Кати и только ее венка не видно на седой терской гриве.
— Вернись, дура–а! — неслось ей в спину.
«Ой, как же так! Не может этого быть», — задыхаясь от бега, повторяла про себя Дорька и вдруг увидела свой венок. Выброшенный течением из серой пучины, он покачивался на волнах, устремляясь к речному стрежню. Алый мак, вплетенный Дорькой между ромашками и васильками, мерцал
— Не утонул! Не утонул! — крикнула Дорька и, опустившись на землю, зарыдала, сама не зная отчего.
Подошли подруги. Стали подтрунивать над ней.
— Нашла из–за чего слезы лить, — кривила в усмешке губы Верунька. — Еще успеешь, наплачешься от него, черта бровастого, когда замуж за него выйдешь. Подумаешь, беда какая: «милый забудет». Трофим забудет — Яшка Ивакин вспомнит, он с тебя давно уже глаз не спущает. Да и монтер в коммуне следом ходит.
— Я… не из–за него… — всхлипывала в ответ Дорька, размазывая по щекам слезы. — Дюже мне обидно стало: у всех плывут, а мой — на дно.
С церковной колокольни донесся призывный звон. Пора к обедне. Девчата заторопились домой. Но тут внимание их привлекла диковинная повозка, вынырнувшая из терновых зарослей со стороны Затона и направляющаяся, по всей видимости, к станице. Повозку тянет по луговой дороге пара заезженных кляч. На борту повозки алеет длинное полотнище. На нем что–то написано белыми буквами — издали не разобрать. Зато хорошо слышны слова песни, которую поют под гармошку сидящие в повозке:
Не надо нам монахов! Не надо нам попов! Бей спекулянтов! Души кулаков!— Неначе красные сваты из Моздоку едут, — догадалась Поля. — Айдате, девки, заследом, они зараз представлению показывать будут — обхохочешься.
Девчата прибавили шагу.
«Красных сватов» было человек двенадцать. Даже не верилось, что все они уместились на старой колымаге–ландо со следами черного лака на бортах, по–видимому, экспроприированной именем революции у какого–нибудь аристократа. На боку кареты — красное полотнище. «Раскрепостить труженицу полей от печи и пеленок!» — написано белилами во всю его длину. Сами «сваты», лет по семнадцати юнцы, в синих блузах и таких же синих буденовках с матерчатыми яркими звездочками над козырьками. Только трое среди них было взрослых: мужчина — полный, с заметным животиком блондин, белобровый и курносый, и две женщины: одна — рослая, черноволосая, в кожаной тужурке, другая — маленькая, синеглазая,, застенчиво улыбающаяся. Дорьке особенно понравились ее нежные ручки.
— …Общая собственность на землю, — говорил между тем мужчина окружившим карету станичникам, — представляет ей базу коллективного присвоения, а ее историческая среда — существование одновременно с ней капиталистического производства — обеспечивает ей в готовом виде материальные условия для кооперативного труда организованно, в широком масштабе…
— Чего–чего? — приставил к уху ладонь стоящий рядом с Дорькой дед Хархаль. Он так же наведался в станицу ради праздника и даже приоделся в шерстяной времен русско–турецкой кампании бешмет с одной лишь латкой на левом рукаве и суконные, пахнущие нафталином шаровары.
— Будучи предварительно приведена
— Стало быть, в коммунии можно жить без убийства? — выкрикнул кто–то из толпы слушателей, и Дорька увидела, что это Недомерок.
Оратор перекосил в гримасе сожаления одутловатое лицо.
— Товарищи, я как уполномоченный РИКа попросил бы не утрировать мои мысли. Настоящий политический момент требует… — и он принялся излагать еще минут на десять «свои мысли», взятые, по всей видимости, из какой–то книжки.
— Что значит ученая голова, — покачал своей головой дед Хархаль, — гутарит–гутарит, а про чего — хучь убей не поймешь, рви его голову.
— И правда, Пущин, — сказала вполголоса уполномоченному одна из его спутниц, та что в тужурке. — Понес невесть что: ни за здравие, ни за упокой.
— Осторожней на поворотах, — огрызнулся Пущин, — а то за такие слова можно и на парткомиссию.
— Ну и гусь, — дернула бровями женщина. — Ты хоть и однофамилец друга Пушкина, но…
— Прошу, Клавдия, без идиотских каламбуров, — скривился Пущин. — Не устраивают тебя мои речи, выступай сама.
— Придется, — усмехнулась Клавдия и встала на подножку экипажа. — Товарищи станичники! — обвела она собравшихся на площади горящим взглядом. — Разрешите для начала поздравить вас со 125–летием вашей станицы и пожелать вам всем крепкого здоровья и счастливой жизни.
Станичники удовлетворенно загалдели и неумело похлопали огрубевшими от работы ладонями.
— Зараз в колхоз сватать начнеть, — проговорил кто–то тихим голосом, а по толпе прошелся смешок.
— Нет, товарищи, — возразила Клавдия, — в колхоз я вас агитировать не буду, придет время — вы сами в него вступите. И насчет ТОЗов ничего говорить не буду, хотя налицо все выгоды от совместной обработки земли. Да что далеко ходить за примерами. Возьмите хотя бы недавно образовавшуюся коммуну «Терек», все вы ее хорошо знаете. На голом месте, что говорится, ни кола ни двора, решили люди сообща построить новую жизнь.
— В шалаше, — вставил в речь приезжей старый густобородый казак, и Дорька узнала в нем Евлампия Ежова, мельница которого принадлежит теперь коммуне.
— Ну и что, что в шалаше. Ваши предки, когда переселились сюда из низовых станиц, тоже на первых порах в шалашах жили, а то не так?
— Та–ак, — согласились станичники. — Вон у деда Хархаля досе курень не лучше иного шалаша. Оттого, мабудь, и в коммуну подался. Ты давай по сучеству дела. Про чего хотела нам доложить?
— Про детей, — в тон казакам ответила уполномоченная, — которые в результате войны лишились родителей и теперь находятся в детских домах, или как их называли раньше, приютах. Имеется такой детский дом и в Моздоке. Дети в нем окружены посильной заботой со стороны государства, однако в материальном отношении, надо прямо сказать, в им еще многого не хватает. Не хватает одежды, обуви, а порой и хлеба. Так вот я обращаюсь к вам, товарищи: надо бы помочь сиротам, обделенным материнской лаской, как вы думаете? Собственно, об этом и хотел поговорить с вами сам заведующий детским домом.