Тевтонский крест
Шрифт:
Бурцев придвинулся к купцу вплотную, навис над сжавшимся толстячком, прошипел в лицо:
– Твоя жена овеяна ореолом святости.
Вообще-то, он брякнул первую пришедшую на ум несуразицу. Хотел озадачить, сбить с толку, напугать. Эффект превзошел все ожидания.
Джузеппе ойкнул, икнул, растерянно глянул на притихшую супругу:
– Ореол? Святости? Не может быть!
– Смотреть на меня! Слушать, что я говорю!
Джузеппе смотрел и слушал.
– У меня, у него, – палец Бурцева уткнулся в грудь Гаврилы, – у отца Бенедикта, у всех Хранителей
– И озарение... – эхом отозвался купец.
– И твоя супруга избрана нами, как живое воплощение ореола святости, – продолжал нести вздор Бурцев. – А если ты сомневаешься в выборе Хранителей...
– О, нет-нет! Ни капельки не сомневаюсь! Раз избрана – значит, избрана. – По лицу купца скользнула похабная улыбка. – Если синьорам Хранителям Гроба приглянулась моя супруга, я, конечно же, буду рад пригласить их сюда или отведу ее саму...
– Молчать! – рявкнул Бурцев.
Джузеппе аж подскочил.
– Не нужно никого никуда приглашать и не нужно никого никуда отводить! – отчеканил Бурцев. – Твоя жена просто овеяна ореолом святости. И все. Понял?!
Купец закивал часто и быстро. Пухлые щеки и все три подбородка ходили ходуном. В глазах – ужас и непонимание. Дездемона, стоявшая позади мужа, тоже начинала дрожать. Бурцев, улучив момент, заговорщицки подмигнул брюнетке. Та немного расслабилась. Улыбнулась через силу. Но не отвела озадаченно-настороженного взгляда от пистолета. Придется объясняться с дамочкой. Но это потом, а пока Бурцев продолжал нагонять страха на несчастного главу семейства:
– Все, что ты слышал сейчас, Джузеппе, – великая тайна. Точнее, лишь часть ее, коей тебе позволено коснуться. Если проболтаешься...
Запуганный и запутанный вконец Джузеппе уже не мог говорить – только мычал и мотал головой.
– Если посмеешь хотя бы намекнуть кому-либо о нашей встрече и о том, что услышал сейчас... Если даже заговоришь на эту тему с кем-нибудь из Хранителей...
Джузеппе обильно потел и сильно вонял.
– ...Тебя казнят. И казнь будет страшной, долгой и му-у-учительной, – с наслаждением протянул Бурцев. – Хранители Гроба не любят болтунов.
– Я не буду болтать! – пискнул Джузеппе.
– И самое главное. Впредь не оскорбляй ореол святости ни мыслью, ни словом, ни действием. Не вздумай даже пальцем тронуть жену. Не смей повышать на нее голос. Иначе...
Джузеппе в ужасе зажмурился.
– Иначе. Придут. Хранители.
Бедолагу чуть кондратий не хватил. Мелкая дрожь, зубовный стук – купца лихорадило. Экспромт был великолепен. Джузеппе был обезврежен.
– А теперь прошу к столу, о посвященный в величайшую из тайн! Раздели с нами трапезу, достойный спутник ореола святости.
Бурцев и Гаврила лопали от пуза. Задумчивый «ореол святости» тоже не очень-то отказывал себе в грехе чревоугодия. Только Джузеппе, раздавленный тяжким грузом страшной тайны, жевал вяло и неохотно. Но очень, очень старательно изображал улыбку.
Глава 44
–
С деланным интересом он рассматривал кусок лепешки в своих пухлых руках. Вопрос, по всей вероятности, был задан лишь ради того, чтобы возобновить беседу. Уж очень тяготило Джузеппе затянувшееся молчание за столом.
Бурцев хмыкнул:
– Это? Немецкое народное блюдо. Пицца.
– Пицца? В этом слове есть что-то итальянское.
Бурцев оскалился. Ну да, конечно, что-то там Джузеппе упоминал, когда ругался с женой. Пуцца, так кажется?
– Возможно. Тебе нравится?
– О да, безумно!
Демонстративно, но без особого, впрочем, энтузиазма толстяк отправил в рот приличный кус. Умудрился прожевать, не переставая угодливо улыбаться. Правда, едва не подавился при этом.
– А вот это? – Джузеппе, чуя сытое благодушие грозных гостей, потихоньку смелел. Его свинячьи глазки снова вперились в «вальтер». – Это что?
А вот это, дорогой Джузеппе, вообще-то не твоего ума дело! И все же Бурцев ответил:
– Это шумный палец. Немецкая народная э-э-э... дуделка.
Он приставил ствол к губам. Выдул из дульного среза резкий полувой-полусвист.
Дездемона поморщилась.
Джузеппе за малым не хлопал в ладоши:
– Браво! Изумительно! Бесподобно!
Бурцев кивнул, ухмыляясь:
– Я рад, что мои скромные таланты оценены по достоинству. Польщен, польщен. Но вообще-то, позвольте напомнить, эта вещь предназначена для вызывания грома смерти.
Джузеппе подавился пиццей, закашлялся. Дездемона тоже опасливо отодвинулась от стола. Больше о «вальтере» за трапезой не заговаривали. Другие темы тоже как отрезало.
Минут через пять молчаливого поглощения пищи Бурцев повернулся к купцу:
– А скажи-ка, друг Джузеппе, почему ты явился домой в столь ранний час? Твоя милая супруга, да пребудет с ней вовек преблагостная святость, сказала, будто какие-то неотложные дела задержат тебя, как минимум, до вечера.
Джузеппе смутился:
– Да как вам объяснить, синьор Базилио... Тут такое творится! Никто ничего не понимает, но Венеция словно сошла с ума! Говорят, ночью хоронили евреев с Джудекки. А на Греховном кладбище перебили банду каких-то головорезов. Вроде бы они там кого-то поджидали.
«Люди Джезмонда Одноглазого! – догадался Бурцев. – Кажется, наш папский брави остался без группы поддержки».
– Под утро в каналы вошли летающие лодки Хранителей, потом где-то здесь поблизости гремели смертоносные громы. И вот сейчас замок Санта-Тринита гудит как растревоженный улей. А на площади Сан-Марко глашатаи дожа объявили о заговоре против синьора Типоло и отца Бенедикта. Отец Бенедикт уже пал от рук заговорщиков. Глава гильдии стеклодувов и член сената синьор Моро – в числе подозреваемых и, вероятно, уже арестован. Я как узнал об этом – сразу бросил все дела и поспешил сюда. А то, знаете ли, вокруг моего дома давно уж вьется сынок синьора Моро – отъявленный мерзавец Бенвенутто.