The Beginning of the End
Шрифт:
Она была заперта на ключ. Вот почему ее так плохо охраняли!..
В первый миг разочарование затмило все. Но потом Тамин, стиснув зубы, заставила себя рассмотреть тяжелую драгоценную книгу со всех сторон. И на ее обложке тоже обнаружились заклинания.
Не давая себе времени усомниться, Тамин зажала книгу подмышку и бегом бросилась ко входу в нижний зал. Она обливалась потом. Жрица сошла по длинной лестнице и опустилась на холодный пол, со стуком уронив священную книгу; силы покинули ее, и выдержка тоже изменяла.
Тамин закрыла глаза и
Она сбросила сумку, потом развязала сандалии. Синий парик так и остался лежать на полу. Только факел, последний светоч жизни, Тамин не бросила.
Подхватив книгу, она подошла с нею к жертвенному столу и опустила. В последний раз перевела дух…
Жрица положила руку на холодную золотую крышку, запиравшую книгу, и пальцами стала прощупывать резьбу. А потом вчиталась в знаки, помогая себе голосом.
– “Я - дающий свет, сокровенный. Я - начало и конец всего. Защищена твоя красота в моих объятиях для жизни, здравия, силы… Укрепи свое сердце и иди; и придешь!”
И Тамин вдруг осознала, что эти слова обращены к ней!.. Начертание иероглифов изменилось, когда жрица Амона завладела книгой Амона, - или божественный текст всегда был таким?
Она подняла глаза от золотой книги и увидела, что вода в бассейне пузырится. Эта жижа источала запах гнили, болотный, дурманящий запах; но Тамин почти не ощутила отвращения. Египтянка направилась ко входу в Дуат, зов царства мертвых стал непреодолимым…
У края водоема жрица в последний раз замерла. А потом ступила босой ногой прямо в вонючую жижу; спустя миг она уже стояла обеими ступнями на дне. Гнилая вода сомнулась вокруг ее бедер, но Тамин больше не чувствовала отвращения, только изумление.
“И этот бассейн так мелок?..”
Пары, поднимавшиеся над водой, туманили голову. Тамин поняла, что сейчас соскользнет в бассейн с головой и захлебнется; и ощутила непреодолимое желание выбраться наружу.
Но едва только она напрягла мышцы ног, как дно бассейна под нею расступилось, словно трясина; и жрица провалилась туда, где законы ее мира больше не действовали. Там ей суждено было потерять память и саму себя…
Фэй замолчала; а может, она давно уже замолчала, и последние воспоминания Тамин Имхотеп прочел сам. Оба некоторое время тихо сидели рядом, одинаково потрясенные.
Наконец Имхотеп сказал:
– И ты ничего больше не помнишь? И своего пребывания в Дуат?..
Фэй качнула головой.
– Боги были милосердны и не оставили мне этих воспоминаний… А может, я забыла мир мертвых, потому что вернулась к живым.
Имхотеп попытался улыбнуться.
– Я очень рад, что Тамин теперь - это ты, моя дочь… Я часто сожалел о том, что сделал моей жене. Я рад, что могу теперь сказать об этом.
Фэй кивнула, пристально глядя на отца.
– Но для меня все началось сначала. Для меня и для тебя, мой муж-отец. Я только прошу тебя не
Имхотеп качнул головой.
– Я буду молчать, клянусь тебе.
По губам девочки скользнула грустная улыбка.
– Я многое видела, когда… медитировала. И я знаю, что вы с мамой хотели других детей, но живой родилась только я!
Имхотеп отшатнулся. Он снова представил себе картину, которую всеми силами гнал от себя: Меила на простынях, залитых кровью, корчится от боли, и он, когда-то всемогущий, не знает, к каким богам взывать и чем заклинать их, чтобы спасти возлюбленную… Дважды Меилу спасли чудом, и девочке, конечно, не говорили настоящей причины болезни матери!
– Но почему так? Почему нам больше нельзя?..
– вырвалось у жреца.
– Потому что одна я была взята в Дуат живой, как твои жрецы, как ты сам, - сурово ответила Фэй.
– Ты не можешь произвести на свет новую душу, ведь ты сам не принадлежишь этому миру! Ты мог выпустить в мир только ту, с которой тебя связал извечный священный закон!..
Имхотеп опустил голову, не выдержав пламенного взгляда своей маленькой дочери. И тогда Фэй улыбнулась и обняла его.
– Но я у тебя есть… И я люблю тебя, дорогой отец.
========== Глава 89 ==========
Все в последний раз собрались в гостиной - Роза и темнокожий повар Салах накрыли стол к чаю. Пароход из Каира отправлялся в час дня.
Белла, Синухет и их дети были одеты в европейские костюмы, частью новые, частью перешитые с плеча хозяев. Они долго жили за счет Амиров, но уже наполовину компенсировали им расходы, отдав свои драгоценности. Эти ожерелья, кольца, обручи, пояса послужили свежими образцами для ювелирного салона Амиров, предлагавшего “египетские” украшения; и прибыль в этом месяце заметно выросла. Кое-что купила аристократическая миссис Мортон.
Эвелин опять надела брюки, этническую блузку и кардиган, а на волосы - вышитый шелковый шарф, конец которого она откинула за спину; такой же наряд путешественницы. Фэй, как обычно, выбрала самое практичное темное платье. Только свои длинные волосы девочка причесала по-новому: она распустила их, подобрав серебряным ободком, украшенным голубым эмалевым цветком лотоса.
Чай пили молча. Иногда встречаясь глазами, сотрапезники опускали их; не только хозяева и гости, но и родители с детьми. Все, что могло быть сказано наедине, было сказано.
Наконец Эвелин встала первой.
– Ну что, все готовы?
– громко и бодро вопросила она. Миссис О’Коннелл обвела глазами своих подопечных; Белле показалось, что ее взгляд задержался на Фэй. Но это могло означать только особенное внимание к хозяйской дочери.
Остальные поднялись следом; Синухет взял за руку Эдвину. Все прошли в холл, где стояли чемоданы. Там ждал своего господина Реннефер - как и Синухет, одетый по-европейски; они уговорились, что верный слуга останется в Египте и будет помогать Амирам на ферме.