The Beginning of the End
Шрифт:
Дорогу до родильного дома Меила не запомнила. Не как рожающая женщина, которая потеряла разум от боли, а еще хуже. Ее “я” словно бы заместилось чьим-то другим сознанием - и будь Меила в состоянии, она бы узнала эту древнюю сущность…
В родильную палату Меилу доставили на каталке, не осталось времени ни для каких приготовлений. Это египтянка уже запомнила, только странным образом: иногда ей представлялось, будто она видит саму себя сверху - смуглую женщину в больничной рубашке, с безумными глазами и слипшимися от пота черными волосами, в окружении врачей в белых халатах,
Схватки перешли в потуги, едва только Меилу уложили на кровать, фиксировав раздвинутые ноги в упорах для бедер. Она родила быстро: если бы врачи не успели, ребенок упал бы на пол и расшибся. Сестра подхватила его, и до Меилы донесся слабый крик. Потом девочка раскричалась.
Девочка?..
Меила почему-то была уверена, что это дочь.
– У вас дочка, мэм, - донесся до нее голос медицинской сестры. Ноги роженицы сняли с держателей, уложив ее удобно, как на постели.
– Дайте посмотреть, - Меила приподнялась, не обращая внимания на боль. Чьи-то руки уложили ее обратно.
– Лежите спокойно, мэм, - улыбающаяся краснощекая сестра в белой косынке подала ей ребенка.
– Сейчас мы отвезем вас в палату.
Меила больше ни на кого не обращала внимания. Она, едва дыша, рассматривала дочурку - крохотную, еще красную и сморщенную, но уже с густыми черными волосиками.
– Я назову тебя Фэй, - прошептала египтянка.
Это волшебное имя звучало сразу и по-арабски, и по-английски. Имя чародейки из артуровских легенд.*
Прямо на родильной кровати на колесиках, прикрыв простыней, мать с ребенком перевезли в пустую палату, где помогли Меиле перебраться в постель. Девочку у нее взяли, и Меила отдала ее. Она стала понемногу обращать внимание на окружающих людей.
– Моему мужу… сообщили?
– Еще нет, - сестра, державшая ребенка, посмотрела на нее как-то странно.
– Но сообщим в ближайшее время. Ваш… спутник дал нам ваш адрес.
Вспомнив, что у нее за спутник, Меила усмехнулась.
Фэй унесли в детскую палату для осмотра и взвешивания, а к Меиле подошел врач. Внешне все было в порядке.
Когда врач ушел, с египтянкой осталась другая сестра. Она, как и ее товарка, глядела на Меилу с каким-то удивлением. Неожиданно сестра спросила:
– Это ваши первые роды?
Когда Меила ответила утвердительно, англичанка изумленно качнула головой в косынке.
– Как быстро и без всяких осложнений. У вас очень хорошее женское здоровье. Надеюсь, что и с девочкой все в порядке.
А потом сестра прибавила, склонившись к ней и понизив голос:
– Когда вас везли в родильную палату, вы так страшно ругались, что мы все обомлели. На каком-то непонятном языке!
У Меилы захолонуло сердце: она совсем этого не помнила.
– Не беспокойтесь, сестра, со мной такое бывает.
Англичанка улыбнулась и похлопала роженицу по руке:
– Я понимаю, милочка, вам тяжко пришлось. Ничего, мы все женщины.
Поняв, что Меила родом с востока, эта сестра сразу начала держаться с ней покровительственно…
Тут принесли назад Фэй.
– Девочка здоровенькая,
Меила проследила, как дочку пеленают и укладывают в кроватку. Египтянка улыбнулась, чувствуя огромное радостное облегчение.
Но внезапно навалилась усталость - и телесная, и душевная. Эти доктора понятия не имели, что с ней происходит и какие осложнения ей действительно грозят…
– Я немного посплю, - пробормотала египтянка: и сразу же уснула.
Немного погодя ее разбудили, чтобы приложить дочь к груди, и Меила покормила Фэй, не открывая глаз. Когда она окончательно проснулась, рядом был Имхотеп.
* “Фэй” по-арабски - “добыча, трофей”; а по-английски “Fay” значит “фея”. Отсылка к Фее Моргане из артуровского цикла.
* Приблизительно 3,2 кг.
========== Глава 39 ==========
Меила пробыла в родильном доме неделю, и муж каждый день навещал ее и Фэй. Он приносил жене свежие фрукты, но никакого подарка не сделал: Имхотеп все еще терялся, думая, что могло бы понравиться Меиле из того изобилия, которое было доступно женщинам в Лондоне, и не хотел попасть впросак. Однако для Меилы оказалось гораздо важнее, что Имхотеп был очарован своей дочерью - как то и сулило ее имя.
Несмотря на то, что она сама была любимицей отца, Меила знала о повадках многих мужчин, которым казалось очень скучно возиться с собственными младенцами.
Однако Имхотеп не принадлежал к числу таких. В маленькой Фэй жрец видел великую тайну, зародыш будущего, уготованного ему и его жене…
Он мог подолгу ходить по палате, держа дочь на руках и разговаривая с ней на давно мертвом языке, - и Фэй затихала, точно уже все понимала. Фэй не была капризной, как многие слабые или недоношенные дети, но объятия отца приносили малышке особенное умиротворение.
Меила иногда, наблюдая эти нежные сцены, со страхом вспоминала пренебрежительное отношение к дочерям, до сих пор распространенное среди арабов. Тому, у кого рождалась дочь, следовало проклинать свою судьбу. Даже Пророк Бога не покончил с этой племенной дикостью.
Как же хорошо, что ее муж - пришелец из другой эпохи, как и она сама… Новое далеко не всегда лучше забытого древнего.
Роза тоже заходила к Меиле, два раза, - в первый она принесла для госпожи одежду и предметы туалета, а для Фэй детские вещи; а во второй Меила отослала горничную домой, сердито приказав “не делать лишних движений”, пока для нее самой все не кончится.
Однако, когда Меилу выписали, Роза все еще не разродилась. Вернувшуюся хозяйку с дочерью на руках домашние встречали цветами и маленьким праздником. Аббас, казалось, был рад рождению девочки не меньше Имхотепа.
Интересно, если у него самого родится сын, - позволит ли Аббас окрестить его, как обещал Розе в Каире? Меиле было прекрасно известно, что ислам поощряет хитрость и уловки “ради высшего блага”, особенно с неверными…
Хорошо, что они сейчас в Лондоне, и Аббас Масуд, при всем своем благородстве, полностью зависит от хозяев.