«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
Шрифт:
За этой уверенностью — вера в свои силы, уверенность в том дерзком и масштабном замысле, который родился у молодого писателя и о котором он сообщал в разговоре с Николаем Тришиным.
Это был замысел эпического романа, посвященного событиям Гражданской войны на Дону в 1919 году, над которым Шолохов начал работать осенью 1925 года и который назвал «Тихий Дон».
Первое упоминание об этом романе, как чем-то само собой разумеющемся, мы встречаем в письме Шолохова жене от 4 апреля 1926 года вскоре по его приезду в конце марта 1926 года в Москву:
«Мне уже не хочется писать о литературных делах, слишком много нового и разных перетасовок, об этом тебе точно расскажу с приездом. Скажу лишь пару слов о наиболее для тебя интересном.
Жизнь в Москве стремительно вздорожала, люди, получающие 150—170 р. в месяц, насилу сводят концы с концами. Это одно, а другое — мне необходимо писать то, что называется полотном, а в Москве прощайся с этим! Очень много данных за то, что этой осенью не придется перебираться в Москву. Но это еще гадательно, окончательно можно сказать только осенью. Вообще, давай этот вопрос перенесем до встречи»98.
«Полотно» — так же характеризовал Шолохов свой замысел и в разговоре с Николаем Тришиным в это же самое время, весной 1926 года.
Совершенно очевидно, что Шолохов приехал в Москву в марте 1926 года весь погруженный мыслями в роман — «мне необходимо писать то, что называется полотном», — к работе над которым, как показывает рукопись первых двух книг «Тихого Дона», он приступил осенью 1925 года.
6 апреля 1926 года, две недели спустя после приезда в Москву, Шолохов направляет свое знаменитое письмо Харлампию Ермакову, прототипу Григория Мелехова, в котором просит о безотлагательной встрече, чтобы получить «некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 г.». Это письмо свидетельствует о серьезности намерений писателя безотлагательно начать, а точнее — продолжить работу над «полотном» о событиях Гражданской войны на Дону, равно как и о том, что первые три части романа «Тихий Дон» — «плод» отнюдь не 3-месячной работы. Работа над романом была начата значительно раньше, именно поэтому Шолохов просит Харлампия Ермакова о дополнительных сведениях относительно событий 1919 года на Дону. Встречу с Харлампием Ермаковым Шолохов естественно связывает со своим скорым возвращением из Москвы на Дон.
В последующих письмах эти две темы — продолжение работы над романом и вопрос о переезде (или не переезде) семьи в Москву — постоянно переплетаются.
Переезд в Москву был серьезным искушением для молодого писателя, — тем более, что ему предлагалась служба не каким-то делопроизводителем, чем он занимался в Москве всего 2—3 года назад, но серьезная должность в серьезном журнале.
«Хочу тебе, Маруся, рассказать о ходе дел, — пишет он из Москвы 17.08.26 г. — Действительность нарушила мои ожидания: кое-где я проиграл, кое-где выиграл, но в общем дела идут превосходно. Приехал в воскресенье рано утром. Днем сходил с Васькой (Василием Кудашевым. — Ф. К.) к Тришину на квартиру, поговорили. Вот примерно те условия, которые он мне предлагает: должность пом[ощника] зав[едующего] литер[атурно]-худож[ественным] отделом двух объединенных журналов, а именно: “ЖКМ” и того детского журнала, который сейчас создается. Зав[едующим] отделом работает Дорогойченко, славный парень. Ставка — 150 р., причем приработок в месяц р. 60—70. Как видишь, я не ошибся. Эти два журнала сольются в сентябре. С сентября начну работать.
Между делом вечерами буду писать небольшие рассказы. Спрос огромный.
Теперь пройдемся с тобой по редакциям журналов: деньги из “ЖКМ”, 30 р., ты теперь, наверное, получила, я справлялся, они отослали. Из “Мол[одого] Ленинца” 25 р. за “Жеребенка” получу в субботу. Этот же рассказ Тришин берет перепечатать в “ЖКМ” (еще 40 р.). За “Лазоревую степь” (в “Комсомолии”) завтра иду получать 40 р. В “Новом мире” с рассказом “Чужая кровь” еще не выяснил, секретарь сказал, что раньше октября он не будет напечатан.
Сегодня видел Жарова, просит,
То, чего не ожидал: “Батраки” “Крест[ьянская] газета” отказалась издать, ссылаясь на то, что это художественное произведение, а не очерк, но я думаю устроить ее отдельным изданием в юнош[еском] секторе ГИЗа»99.
Как видите, перспективы для переезда в Москву отличные, и это полностью отвечает тем мечтаниям, с которыми начинающий писатель приехал в Москву.
10 ноября 1924 года Шолохов, направляясь в Москву, писал жене из Миллерова:
«Я надумал такой план: приеду в Москву, осмотрюсь и если служба будет наклевываться и если помещу рассказ, то вполне возможно, что я оставлю на надежных людей корзину (ездили в те времена не с чемоданами. — М. М. Ш.) и на легках катну за тобой. Думаю, что это будет верней и надежней, а то и дорогой пошаливают да и в поездах. Как раз обберут тебя, ведь ты же у меня неопытная. У меня душа будет <не> на месте, бояться буду за тебя (...). Дорогой слегка простыл, кашляю, ну да все это ерунда (...). Итак, кажется, все и важное, и неважное написал. Теперь или меня жди, или денег. Но не исключай и худшего предположения: если против всяких ожиданий я не устроюсь, то тогда, возможно, приеду домой совсем. Это в самом крайнем случае!»100
20 ноября 1924 г., описывая с юмором, как он устроился в Москве, Шолохов строит уже конкретный план переезда своей семьи в Москву. Он остановился в той же комнате, где они жили с женой во время их первого приезда в Москву в 1923 году:
«Теперь, моя любимая, дело за квартирой. Как только попадется комната, так немедля еду за тобою. Не робей, моя милая! Как-нибудь проживем. Гляди, еще не лучше и не хуже других. Зарабатывать в среднем буду руб. 80 в м[еся]ц, да тебя устрою. А проедать будем 35—40 р. Это самое большое. Следовательно, от одного моего заработка будет оставаться 40—50 руб. в м[еся]ц. Туфли великолепные лакированные стоят 25 р. Простые, очень хорошие — 15—20 р. платье шерстяное 15—19 р. и т. д. ...»101.
Но полтора года спустя, когда, наконец, действительно появилась реальная возможность получить хорошее место работы в редакции журнала и переехать жить в Москву, у Шолохова появляются глубокие сомнения в том, что это необходимо делать. Неделю спустя после своего бодрого письма о предложении главного редактора «Крестьянской молодежи» Тришина поступить в журнал на работу, за которую предлагают платить 210—220 руб. в месяц, Шолохов пишет вдруг жене полное переживаний и рефлексии письмо:
«Москва. 24.08.26 г.
Хотелось бы, чтобы это письмо ты прочла одна, без посторонних.
Милая моя, здравствуй!
Никак пятое по счету письмо пишу тебе, ну, да это неплохо, верно ведь? Только вчера отправил заказное и пятерик денег, а сейчас пришел из города и решил написать и посоветоваться с тобой. Больше у меня не с кем советоваться, ведь ты — единственная родня на этом свете.
Эти дни уж очень муторно у меня на душе, знаешь, такое состояние, когда непременно надо близкого человека, но ты далеко... близких нет. Черт знает что, право. Дело вот в чем, мой дорогая: постарайся внимательно вникнуть в суть дела и ответь мне добрым словом участия и совета. Дело это касается нас с тобой, а не кого-либо, давай же совместно его и разжуем. Перехожу к сути: я колеблюсь и не знаю, что мне делать, оставаться ли в Москве служить, или ехать в Букановскую, чтобы перезимовать там. Ты, наверное, удивлена: “как, Москву менять на Буканов?..” Но ты выслушай меня, а потом суди. Перед отъездом мы окончательно решили жить в Москве. С приездом первое время я тоже придерживался этого мнения, но потом встало сомнение...