«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
Шрифт:
Видимо, не осознавая до конца последствий, Р. Медведев поднял в данном случае принципиальной важности вопрос — об источниках «Тихого Дона», мимо которого обычно проходит «антишолоховедение». Медведев вышел на эту проблему не только в связи с казачьим исходом из Новороссийска, но и в связи с главами второй книги романа, посвященными экспедиции Подтелкова и ее трагической судьбе. «Литературовед Д*, — пишет он, — относит эти главы с уверенностью к творчеству подлинного автора романа... Между тем, как показано в одной из научных работ (Р. Медведев ссылается на статью В. Гуры, опубликованную в «Ученых записках Вологодского пединститута» в 1956 году. — Ф. К.), многие страницы
Но Крюков не мог читать и десятки других исторических источников, которые были опубликованы в 20-е годы после его смерти и на которых основаны многие главы «Тихого Дона», без всяких на то оснований приписанные автором «Стремени “Тихого Дона”» Крюкову. Эти источники, как указывалось выше, были выявлены в полном объеме Ермолаевым и другими исследователями.
О распределении глав романа «Тихий Дон» в книге Д* между «автором» и «соавтором» Р. Медведев пишет не без иронии:
«Исходя из предположения, что все хорошо написанные главы принадлежат в “Тихом Доне” автору — Ф. Д. Крюкову, а все плохо написанные — “соавтору” — Шолохову, литературовед Д* неизбежно допускает в своем исследовании противоречия и ошибки»81.
О некоторых из них, но далеко не всех, обнаруженных Р. Медведевым, сказано выше. Неизмеримо большее количество ошибок в работе Д* было выявлено Г. Ермолаевым, с чем согласен и Р. Медведев: «Г. Ермолаев подробно и на многих примерах доказывает плохое знание литературоведом Д* истории Верхне-Донского восстания и всей вообще истории гражданской войны на Дону, а также плохое знание географии Донского края и даже неточное знание текста самого романа “Тихий Дон”. Таким образом, можно вполне согласиться с общим выводом Г. Ермолаева, что литературовед Д* слишком часто опирается на необоснованные интерпретации и ложные посылки и что Д* не сумел поэтому доказать свой тезис о существовании в “Тихом Доне” авторского и соавторского текстов»82, — таков общий вывод Р. Медведева. Но, вместе с тем, «как гипотеза этот тезис все же может быть выставлен, — утверждает Р. Медведев. — И в книге литературоведа Д* имеется достаточно доводов для того, чтобы всерьез рассмотреть и изучить подобную гипотезу»83.
Как видим, после внимательного рассмотрения книги «Стремя “Тихого Дона”» ее взыскательным и объективным критиком профессором Г. Ермолаевым и ее заинтересованным сторонником Р. Медведевым — общий итог для «антишолоховедения» — неутешителен. Даже сторонник литературоведа Д* историк Р. Медведев счел тезис о существовании в «Тихом Доне» авторского и соавторского текстов недоказанным и согласился принять его только как гипотезу, заявив однако при этом, что находит в книге литературоведа Д* достаточно «доводов», чтобы рассматривать ее всерьез.
Какие же доводы Д* в обоснование гипотезы о сосуществовании в «Тихом Доне» двух «текстов» — «авторского» и «соавторского» — Р. Медведев признал убедительными, заслуживающими доверия? Их очень немного, и каждый сопровождается серьезными оговорками.
«Так, например, — пишет Р. Медведев, — несомненно, существует значительное различие между отдельными главами “Тихого Дона” по стилю, языку и всем другим художественным средствам. Бросается в глаза различие по языку между заключительной восьмой частью эпопеи и первыми ее частями. На последних 150
язык и многих глав пятой части романа, особенно тех, где речь идет о боях в Ростове или о взаимоотношениях Бунчука и Анны Погудко <...> Образ Анны Погудко не идет ни в какое сравнение ни с одним из женских образов романа. Любовь Анны и Бунчука обрисована несравненно слабее, чем на это, казалось бы, способен автор “Тихого Дона”»84.
Однако, — делает оговорку Р. Медведев, — «Г. Ермолаев в статье «О “Стремени “Тихого Дона”» справедливо писал, что “главы о Бунчуке и Анне, хотя их слог и бледнее слога глав, повествующих о казачьей среде, все же содержат много художественных особенностей, характерных для всего романа, что свидетельствует о существовании единого автора”»85.
А, главное, разве различие в стиле и языке между отдельными главами эпического романа может быть доказательством того, что роман написан разными людьми? Язык, стиль определяются той художественной задачей, которую решает автор. Неудивительно, что главы о казачьей жизни в «Тихом Доне» отличаются по языку, к примеру, от глав хроникальных или «городских» — в силу различия самого жизненного и языкового материала. Что касается диалектной лексики в «Тихом Доне», то ее изменения диктовались не только изменениями в изображаемом жизненном материале, но и общелитературной и языковой ситуацией, теми гонениями на диалектизмы в художественном произведении, которые начались после дискуссии 30-х годов, вызванной статьями М. Горького о языке советской литературы.
Впрочем, условность подобных претензий к «Тихому Дону» понимал и сам Р. Медведев. «Однако все эти различия в языке и в использовании других художественных средств не могут служить достаточным доказательством версии Д*. Даже в романах Достоевского мы встречаем не только поразительно глубокие и великолепно написанные главы, но и примеры поверхностной и торопливой скорописи, особенно характерен в этом отношении роман “Бесы”. Но никто еще не подвергал сомнению авторство Достоевского в отношении этого романа»86.
Самым серьезным доводом в пользу гипотезы об «авторе» и «соавторе» в «Тихом Доне» Р. Медведев считает наличие — как ему представляется — полярных идеологических утверждений на страницах романа. Он приводит пространные выдержки из романа, подтверждающие тот принцип художественного полифонизма в традициях Достоевского, когда автор дает возможность до конца «выговориться» каждой строчке. Р. Медведев приводит отрывок из третьей книги романа, посвященной началу Вёшенского восстания, пронизанной ненавистью к большевикам, — когда Григорий Мелехов, скрывающийся от ревкома на дальнем хуторе Рыбном, устремился в восставшие Вёшки: «Он чувствовал такую лютую, огромную радость, такой прилив сил и решимости, что помимо его воли из горла рвался повизгивающий, клокочущий хрип. В нем освободились плененные, затаившиеся чувства. Ясен, казалось, был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях...» (3, 197—198).
А следом Р. Медведев приводит другой отрывок — из той же третьей книги, — о смерти на поле брани молодых воинов, по которым будут плакать матери, — и мать-казачка, «всплеснув руками,.. долго будет голосить по мертвому», «и где-либо в Московской или Вятской губернии, в каком-нибудь затерянном селе великой Советской России мать красноармейца, получив извещение о том, что ее сын “погиб в борьбе с белогвардейщиной за освобождение трудового народа от ига помещиков и капиталистов” — запричитает, заплачет...» (3, 192—193).