Тихий гром. Книга четвертая

Смычагин Петр Михайлович

— Непросто с этаким багажом-то проехать такие версты. Казачье кругом! С зерном вой на мельницу и то никак не проскочишь, а тут — винтовки.

— Вот потому я к тебе и приехал. Ты кузнец. Хромой. Едешь на двух подводах с ящиками за углем для своей кузницы… А обратно — с возами… Кто догадается, чего у тебя под углем-то?

— Ну так, — согласно подтвердил Тихон, — а где я найду того комиссара и с какой стати он хромому мужику кучу винтовок отвалит?

— Это уже не твоя забота. Дам я тебе работника,

молотобойца, как и положено порядочному кузнецу, вот он все и обделает. У него бумага для того имеется от городского Совета.

— От Совета? — встрепенулся Тихон. — А сказывают, будто казаки всех большевиков поразогнали, каких в тюрьму пересажали, а каких постреляли.

— И постреляли, и в тюрьме полно наших, — вздохнул, а потом лукаво улыбнулся Виктор Иванович, — так ведь не поместятся все в тюрьме-то. Жив Совет! Как видишь, еще и воевать собирается. Прогоним мы их! Не все коту масленица, будет им и великий пост.

Тут Степка с квасом явился, и накурился он, видать, всласть, аж на губе махра присохла.

— И когда это? — спросил Тихон.

— Да как соберетесь, так и в путь. Завтра к утру не поспеете?

— Торопиться надоть. Поспеем, небось. А он кто, этот молотобоец?

— Сболтнул бы коток, да язык короток, — пословицей ответил Виктор Иванович, показав глазами на Степку. В открытую дверь он увидел Ипата Мастакова на тарантасе. — А чего это милиция тут у вас прогуливается?

— Самогонку по дворам ищут, — пояснил Степка, — да реквизировают.

— А-а! — захохотал Виктор Иванович. — Вот оно что! А я думаю, чего это Назарка там по бугру шатается. Видно все оттуда!

Тихон забеспокоился, в дверь выглянул, но Ипат уже проехал их дом.

— Чего забегал, — смеясь, поинтересовался Виктор Иванович, — тоже, небось, имеется?

— Есть маленько, — признался Тихон, почесав затылок. — Для случая берегу.

— Ну, ладно Тихон Михалыч, спасибо. Думал, что поуговаривать придется тебя.

— Не то говоришь, Виктор Иванович: терпит квашня долго, а через край пойдет — не уймешь.

— Верно, волк тебя задави, Тиша! Обедать скоро пойдешь?

— Пойду.

— Ну, ешь пирог с грибами да держи язык за зубами. К вечеру я сведу вас.

4

Дарья в тот день с утра постирать наладилась. Корыто, как всегда, под полатями поставила, от порога, недалеко. Думала, часа за два управится она, да ведь поганое корыто везучее, говорят. Затянулась Дарьина стирка.

Василий с Катериной во дворе работали, Федька там, возле них, увивался. К отцу родному парнишка так не лепился, как теперь к Василию. Всего двое их, мужиков-то, в доме. А Федьку мать прозвала хозяином сразу, как только взяли Макара.

Зинка с Патькой на полатях пробавляются. Да Зинка-то и там не бездельничает — пряжу с мотушек на клубок перематывает.

Растянет на коленках мотушку — и мотает. А Патьке — ну совсем делать нечего, потому завернулась она с головой в старый отцовский пиджачишко и по полатям катается.

А тут бабка Пигаска в дверь влезла и, не сходя с порога, шепотом вопросила:

— Самогонка есть у тибе, Даша?

— Тебе для какой надобности, баушка?

— Ды ни к чему она мине. Милиция наехала, самогонку ищут. Кланюшка Чулкова, ну, какая за Тимофеем теперь, сказывала. Браточек ейный, Ипатка, рыщет по хутору. Ежели чего есть, дык спрячь подальше, поближе возьмешь. А я еще кой-кого уберегу. — И тут же исчезла старуха, будто ветром вынесло.

Самогонки было у Дарьи чуть больше полчетверти. От Васильевой свадьбы осталось. В подполе у самой лесенки стоит четверть. Искать станут — непременно найдут. Подхватилась баба, достала бутыль, фартуком ее прикрыла и — в амбар. В сусеке в зерно закопала — найди попробуй.

Никто не видел ее: на заднем дворе, стало быть, мужики с Катей. Воротилась в избу Дарья и стирает как ни в чем не бывало. А с полатей то и дело слышится Патькин глухой голосок:

— Зинка, Зин! До бруса далеко еще?

— Далеко, — отвечает Зинка, не глядя. — Ты совсем не в ту сторону и катишься-то.

Хотела Дарья поворчать на девчонку — не свалилась бы она с полатей-то. А тут как раз дверь отворяется и вваливается не один Ипат, а с Назаркой в придачу.

— Давай, Дарья, самогон! — не здороваясь, объявил Назарка с порога.

Обгоняя Ипата, он шагнул вперед, а в это самое время и снесло Патьку-то с полатей да прямо в корыто. Мыльным всплеском окатило блюстителя порядка.

— Ты чего, шельма сопливая! — закричал он на перепуганную девчушку. — Всю казенную обмундировку попортила мне.

Выдернув из корыта Патьку, Дарья стащила с нее мокрый Макаров пиджак и, прижав к груди, стала успокаивать. Милиционеры между тем, обойдя корыто, продвинулись вперед и расселись по лавкам. Видать, притомились на тяжкой работе.

— Гони самогон, Дарья! — снова потребовал Назарка, лишь чуть умолкла девчонка. А Ипат стал закуривать.

— Да нет у мине никакого самогону! — ощетинилась враз Дарья. — Чего ты ко мне привязался!

— Есть!

— Ищи. Хоть всю избу перевороти.

— В избе нет — из амбара принеси! А коли тебе лень, так сами сходим…

— Ах, родимец тибе изломай! Подглядывал, выродок?

— Бог указал, — ощерился Назарка.

— Я т-тебе покажу бога! — Опустив на пол Патьку и грозно повернувшись к Назарке, Дарья обтерла сырые руки, словно готовясь на кулаках с ним сразиться. — Мужик на войне страдает, а они явились тута, два откормленных борова, самогон требовать с солдатки. Глотки что ль, у вас пересохли?