Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
В тот же день командующий Северным летучим отрядам мичман Павлов отправил такую телеграмму:
«Из Троицка Оренбургской губернии, 25 декабря 1917 года. Петроград. Совету Народных Комиссаров. В. И. Ленину. Копия — Штабу Республики, Антонову-Овсеенке.
После упорных боев под станциями Полетаево, Еманжелинская и особенно ожесточенной схватки на перегоне между станциями Еманжелинская и Нижне-Увельская, с незначительными боями на подступах к городу наши войска в четыре часа утра заняли станцию Троицк и предместья… Казачьи банды бегут в панике, не принимая боя. Продолжается преследование. В Троицке и в уезде объявлена Советская
Советская власть снова объявлена, казачьи банды в панике бегут… Федор Федорович Сыромолотов вместе с городским партийным комитетом немедленно приступает к формированию органов Советской власти в городе и уезде. Всюду не хватает нужных людей. Кругом притаились несдавшиеся, непокоренные вражьи агенты, не смирившиеся со своей участью буржуи. К тому же разбитые банды не за границу бежали, а рассеивались, растворялись тут же, в станицах.
Потому вскоре, как только прошло первое ошеломление от победы красных отрядов, в городе появились враждебные листовки с угрозами советским работникам. А следом поползли слухи о том, что начальник штаба Дутова полковник Половников и бывший начальник троицкого гарнизона полковник Кузнецов собирают в станицах казачьи отряды и грозят перевешать всех большевиков.
Ничего такого лебедевские мужики не знали. Услышав о занятии города красными, приободрились они, распрямились: ездить можно теперь хоть куда без опаски, потому как прижали казаков и деваться им некуда. А коли власть наша, то, стало быть, и земля — крестьянам, войну — долой! Иные горячие головы требовали тут же собрать сход и отрядить послов в Бродовскую. Но другие попридержали их.
На третий день нового, 1918, года воротился с мельницы из города Егор Проказин и привез очень важную бумагу. Снял он ее с забора, изучил за дорогу до тонкости. А дома, едва успев оставить воз, побежал с ней к Тимофею. Там и решили они, что сход по такому случаю непременно собрать надо и бумагу эту обсудить.
Сельсоветский дом к тому времени под крышей был, с потолком, полом, и окна застеклены. Печь с колодцами почти до потолка торчала. Хотя и не побеленная еще, но топилась исправно. Дверцу и задвижку для трубы Тихон соорудил своими руками, потому как такие вещи исчезли из магазинов вскоре после начала войны. Столишко старенький в одном конце стоял, кто-то пожертвовал, да две табуретки — вот и вся мебель. Скамеек пока не было.
Пришедшие группировались возле печки, курили. Тимофей сидел за столом, изучая полученный документ и стараясь заучить его, чтобы прочитать потом без запинки. Мужики подходили дружно. Сразу четверо Шлыковых завалилось да столько же Рословых, Прошечка, двое Проказиных — сын с отцом…
Балагурили мужики кто про что, а кум Гаврюха обратил внимание на председателя:
— Чегой-то ты, Тима, исхудал у нас шибко: либо от забот председательских, либо Кланька Чулкова тибе изводит. Шея-то вон, как у мине, длинная сделалась. А у мине она, как у верблюда, загнулась.
Мужики засмеялись, а Тимофей не отозвался.
— А може, как тот Ваня, — воротил свое Гаврюха. — Жениться с осени запросилси, а отец говорит: «Погоди. Хлеба ноничка мало у нас, лишний рот не прокормить до весны». А Ванька не отстает: жени да жени! Ну, отец ему и говорит: «Женю, пес с тобой! Только сразу после свадьбы отделю и пай на тебя одного выделю. Согласен?» Ну, Ванька и так согласен. Женилси, отделилси, живет. Да пай-то небогат был. Еще до великого поста съели они его с молодой женой. Пошел он к отцу взаймы просить. Сыпнул тот маленечко… Так и ходил выпрашивал. Весна уж на дворе, теплынь, травка зеленая появилась. А Ванька в пимах, в шубе, ветерком его покачивает. Пустой мешок через плечо. Опять к отцу за хлебом тащится. А тут теленочка молочного ктой-то на улицу выпустил. Бегает по траве теленочек, носится, взбрыкивает. Завистливо поглядел на его Ванька да и говорит: «Эх женить бы тебя да отделить бы!»
Загоготали мужики, а Шлыков Григорий заступился за друга:
— К Тимофею это не относится. Степка вон
— Да чего ты в пузырь-то полез! — остановил его Василий. — Балабонит человек для зубоскальства, да и все.
— Потише, товарищи! — постучал по столу огрызком карандаша Тимофей, увидев, что народу набилось в помещение много. — Всем нам уже известно по слухам, что в городе установилась Советская власть. Мужики сноровлялись в станицу ехать, землю хлопотать у казаков, а сегодня товарищ Егор Ильич Проказин привез приказ. Вот его я вам прочитаю, тогда и обсудим, надо ли нам ехать к им.
— Читай, читай! — загалдели мужики.
— «Всем гражданам города Троицка… — бойко начал читать Тимофей.
Приказ номер один. От 1-го Северного летучего отряда.
Настоящим объявляется всем гражданам города Троицка, что с сего числа управление городом переходит в руки Совета Рабочих и Солдатских депутатов, ввиду чего все имеющиеся организации безусловно должны подчиниться таковому как высшей местной власти.
Непризнание Советской власти кем-либо из организаций или отдельными лицами будет считаться контрреволюционным действием.
Главной задачей прибывших правительственных отрядов, моряков, солдат и красногвардейцев является восстановление Советской власти, беспощадная борьба с контрреволюцией и доставка и обеспечение продовольствием фронта и столицы, а также обнаружение и реквизиции съестных припасов, спрятанных с целью спекуляции.
Всякого рода оружие, находящееся у граждан без разрешения Совета, должно быть в трехдневный срок сдано в штаб отряда.
Лица, виновные в нарушении сего, будут подвергаться военно-революционному суду.
За производство самоличных обысков, конфискаций и реквизиций или учинение насилий над гражданами под видом солдат или матросов Революционный отряд к виновным будет применять скорый и строгий суд, вплоть до расстрела.
Граждане города Троицка, сохраняйте полное спокойствие и порядок. Революционные отряды Правительства Совета Народных Комиссаров прибыли к вам восстановить Ваши Права и провести в жизнь лозунг Советской России.
Декабря, 26-го дня, 1917 года.
Ставка 1-го Северного летучего отряда.
Упарился Тимофей, читая приказ. Мужики не перебивали, слушали, затаив дыхание, попутно в уме прикидывали, что да как. После декретов о земле и о мире, штопором ввинтившихся в мужичьи головы, это был первый документ Советской власти. А она, власть-то Советская, с октября никак дойти до хутора не может, не пускают ее дутовцы!
С минуту висело молчание, после того как закончил чтение Тимофей. Потом голос Бондарь Демид подал:
— Дак тут ведь все про город сказано, не про нас.
— А ты чем слушал-то, черт-дурак? — возразил Прошечка с азартом, как всегда. — Реквизировать съестные припасы-то у кого собираются они? Вот вам и власть ваша новая, опять же к мужичьему закрому руку тянет.
— Хоть ты и в умных у нас ходишь, — урезонил его кум Гаврюха, — да того, видать, не смыслишь, что никакая власть без хлеба-то обойтись не может.
— Молчи ты, черт-дурак! Мы ведь и царскую власть кормили, дак за то деньги получали, а ноничка — реквизиция. Разница есть?
— Нету разницы! — вклинился Тимофей. Он было закурить собрался, да, не успев свернуть цигарку, так и держал ее двумя руками. — Нету никакой разницы, потому как царя давно нету, а Временное правительство, казаки не брали, что ли? И много ли они платили? Дак ведь пока еще брать-то нечего было.
— Вот чего, мужики, — громко сказал Василий Рослов, — как вы ни крутитесь, — жалко даром-то хлебушек отдавать, — а отдавать его все равно придется. Питер, сказывают, голодает, и фронт не святым духом живет…