Тильда. Маяк на краю света
Шрифт:
Вероятно, чешуйки что-то значили особенное.
Переодевшийся в сухое Жиль Риньи упал в притащенное плетеное кресло и объяснил эти маневры тем, что «Искатель Зари» ложится в дрейф до утра, что очень мудро, учитывая, что мы ждем капитана и квартирмейстера, да и неизвестно, что за берег перед нами.
— Нормальный берег, — пожала плечами одна из сирен.
Я задумчиво толкла в каменной ступке еще теплые зерна — хоть им и следовало после прожарки отлежаться хотя бы неделю для лучшего вкуса — и прятала подбородок в серапе, только уже
Агора, явно отчаянно ревнуя к вполне осязаемой особи женского пола, проскрипела:
— Знаем мы ваше «нормально».
— Каннибалам верить нельзя, — поддержала товарку Соция.
Мы с доктором Риньи переглянулись, подняв брови, и даже расхохотались. Какое знакомое… понятие.
— Кто такие каннибалы? — спросила вышеназванная Нарви.
Ответил ей уже доктор:
— Те, кто практикует хищничество внутри вида.
— Но мы с вами — разных видов, — возразила подруга Нарви.
— К тому же, говорят, и вы варили похлебку из хвостов мерзлячек. Чем не хищничество?
— Ложь, — прокашляла идеалистка Аврора, ворочаясь между змеями. — Никому на «Искателе» такое бы и в голову не пришло.
Я торопливо кашлянула, услышав многозначительный хмык Алисы под подбородком и чьи-то смешки на трапе:
— Говорить так — говорили. Но это был морской медведь.
Нарви наклонила голову, принимая довод, и огонь зловеще отразился от ее острых, вполне человеческих черт лица, на которых вспыхнуло восхищение при взгляде на пламя.
— И почему же суп из хвоста медведя — благороднее, чем из хвоста сирены?
Я не нашлась, что ответить. Доктор Риньи хмыкнул в бороду и усмехнулся в кулак. Алиса буркнула:
— Вопрос бытия.
— У нас есть такие люди — вегетарианцы, — включилась в разговор Аврора, стаскивая со лба компресс и подвигаясь ближе к огню. — Они не едят мясо, вообще, кхе-кхе. Именно из этических соображений. Но вам ли жаловаться, Нарви?
— А про нас тоже говорят. Да, мы поддерживаем легенду — а что, круто ведь. Но есть человечину?.. — сирена скривилась и протянула руку к огню. — Фи, придет же вам такое в голову. Даже орки — или киты-убийцы, как вы их называете — нападают на людей редко, в крайних случаях, вроде сегодняшнего, в качестве защиты.
— По-вашему, — в разговор и на мостик беспардонно влезли взбешенные Фрида и Бимсу, — это нормально, что они и Вира слопали?! Он ведь никакого вреда…
Хью Блейк отслонился от фальшборта с укоризненным:
— Фри!
— Никакого вреда?.. — хихикнула Нарви. — Вот люди! Не понимают, что ответственность — дело коллективное.
И в итоге… каждый вид расплачивается за проделки единиц. Логично. Грустно. Правдиво. И… это именно то, что видится нам справедливостью. С узконаправленной точки зрения. Прав был Чак, когда сказал, что оттого мы и нормы добра и зла устанавливать не можем.
—
— Фри… — смущенно дернул подругу Бимсу за рукав. — Он… не был даже против… Как и мы.
Нарви заключила, как припечатала:
— Самые опасные существа в мире — это люди. И… нас неотвратимо тянет к вам.
— И к огню. Поразительный, правда, Нарви?..
Вторая сирена выгнулась всем телом, чтобы подвинуться ближе к жаровне и шлепнулась в фальшборта на палубу. В ее бесцветных блестящих глазах загорелась паника, когда она беспомощно забарахталась и забила хвостом, а с трапа налезла толпа матросов и жадно потянулась руками к разным частям тела несчастной.
Но Хью Блейк и Жиль Риньи отреагировали даже быстрее, чем связанная обещанием перемирия Нарви. Риньи вскочил со своего кресла и пальнул в воздух — матросы остановились. А Хью подскочил, подхватывая гостью на руки, вернул на борт.
Подорвавшаяся на своем лежбище Аврора воскликнула:
— И как вам не стыдно!
Будто этому сборищу матросни могло быть в принципе стыдно. Но… от слов зари они смутились куда сильнее, чем от выстрела Риньи.
— Это наши гостьи, поклявшиеся не причинять нам вреда, — сердито напомнил доктор, а Агора и Соция торжественно встали за его спиной и закивали головами.
— Не-про-сти-тель-но!
Подруга Нарви нехотя отпустила плечо Хью Блейка. Только отец Фриды на морскую деву даже не посмотрел. Он спокойно облокотился о перила мостика с глухим утверждением:
— Страх — вот что действительно опасно.
— Потому что порождает вражду, — согласился доктор Риньи и сел обратно в свое кресло.
Нарви заботливо обняла подругу, странно разомлевшую: вероятно, от появления еще одного «обаятельного мужчины». И не то сказала, не то спросила, вроде как безразлично:
— Вы обещали дивный бодрящий напиток.
Я почувствовала камень ступки в ладони; рука продолжала ожесточенно толочь зерна, а я и не заметила.
— Ах, да…
Высыпала молотую цикорру в котелок, залила водой.
— Давай, я повешу.
Это нашелся чудом уцелевший Дрок. И так… притихшие матросы выбрались ближе к огню, и мы сидели все вместе: сирены в шубах, мерчевильцы, буканбуржцы, гудруитяне, девушка из другого мира, внутренние демоны, перепутавшиеся между хозяев, дети, взрослые и… я.
Наслаждались… душевным вечером среди этой непонятной жизни. Рассказывали невероятные истории, в которых и не поймешь, где байка, а где — быль, передавали жестяную кружку по кругу и давились горькой гущей со дна по очереди. Это было настоящее перемирие, но кто знает, как надолго?..
А потом на прояснившимся небе случилась аврора бореалис. Мир вдруг засиял зелеными всполохами, потом сиреневыми, потом розовыми…
Жестянку уронил, кажется, Бимсу. Когда Фрида рассказывала, что на острове Гудру цикорру никому в голову не пришло жарить, а зря, потому что такой напиток куда лучше подходит для холодных ночей.