Тьма над Лиосаном
Шрифт:
Он отвернулся от нее и продолжил свой путь, подскакивая и размахивая руками.
Ранегунда осталась одна, пребывая в полном ошеломлении. Ей хотелось одновременно и взвыть от ярости, и кинуться за монахом, бормоча оправдания, и снять поскорее с ноги обруганную растяжку, которая теперь жгла ей кожу. Она стояла в узкой полоске света между домами для семейных солдат и вновь ощущала себя потерянной и одинокой.
Вскоре отряд конников проскакал мимо равнодушных рабов, тут же принявшихся закрывать за уехавшими ворота. Брат Эрхбог был привязан
Ранегунда смотрела им вслед, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей казалось обидным, что ее оставили в крепости, но взяли при этом монаха и увальней-лесорубов, с другой — она была благодарна бравому капитану за решительность, с какой тот отстранил ее от поездки и тем самым, возможно, уберег от непоправимой беды. Датчане и впрямь с особенной рьяностью охотятся за саксонками, и всем известно, что они потом с ними творят.
Герент, которого оставили командовать шестнадцатью караульными, понял, что с ней творится, и потому счел нужным сказать:
— Ты правильно поступила, герефа. Лучше тебе быть здесь — на случай атаки тех, кто напал на бандитов в лесу.
Она перекрестилась.
— Молю Господа, чтобы до этого не дошло.
Герент важно кивнул.
— Я тоже, герефа. Но мы должны быть готовы.
— Да, — ответила Ранегунда. И повторила: — Конечно, должны.
Вторая половина дня тянулась невыносимо медленно. Работы шли как в крепости, так и в деревне. Женщины выгнали на скошенный луг коз и овец, Удо с четырьмя подручными кровельщиками латал крыши изб. Лесорубов, правда до выяснения всех обстоятельств жуткой истории в лес не пустили, и они занимались ремонтом рыбацких лодок, время от времени поглядывая на запертые ворота и прислушиваясь, не раздастся ли топот копыт.
Как только птичник и псарню накрыла вечерняя тень, Сент-Герман покинул кузницу и отправился в баню. К тому времени, когда он вышел оттуда, почти все обитатели крепости взобрались на стену и прилежно разглядывали чернеющий в отдалении лес.
Возле северной башни хорошо потрудившегося кузнеца поджидали.
— Я думал, что и вы наверху, — сказал Сент-Герман.
— Я и хотела быть там, — ответила Ранегунда. — Но у людей мог возникнуть вопрос, почему их герефа, вместо того чтобы смотреть на дорогу, все время поглядывает во двор.
Он ухмыльнулся.
— Могло быть и так.
— Надо сказать, они очень напуганы. Боятся, что старые боги ополчатся на них. — Она сконфуженно улыбнулась. — Мне тоже что-то не по себе. А вы разве их не боитесь?
Он помолчал, затем покачал головой.
— Не боюсь.
— Вы у нас, значит, храбрец?
Каким бы ни был ответ, его заглушили многоголосые крики, затем пропел рог.
— Они возвращаются! — вскинулась Ранегунда.
Сент-Герман наклонил голову, вслушиваясь в бренчание лебедок, потом осторожно сказал:
— Ворота уже открывают. Вам лучше быть возле них.
Она
— Так вы придете?
— Сразу же после полуночи, — был ответ.
Ранегунда кивнула и поспешила к воротам — мимо пекарни, мимо кухонь, мимо общего зала. Горечь, рожденная в ней поношениями монаха, уже улеглась, и она снова по-детски радовалась своей новой летящей походке, но радость эта была недолгой и сменилась волнением ожидания.
— Герент! — крикнула она снизу. — Что там видать?
— Они въезжают в деревню! — прокричал он в ответ. — Все, кажется, целы! А на одном из мулов лежит чье-то тело!
— Это кто-то из наших? — затаив дыхание, спросила она.
— Нет, — отозвался Герент. — Я посчитал их. Это кто-то чужой. — Он посмотрел вниз: — Частокол уже заперт.
— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Значит, все обошлось.
Герент уже спускался во двор, за ним понемногу тянулись все остальные.
— Велеть поварам приготовить ужин пораньше?
— Да, — встрепенулась она. — Безусловно. И тут же вернись. — В голове ее вдруг мелькнула еще одна мысль: — Как думаешь, не приказать ли поднести каждому по лишней кружке пива?
— Да герефа, — с воодушевлением поддержал столь замечательное предложение Герент и скорым шагом ушел.
Но его место пустым не осталось: рядом с Ранегундой выросла Пентакоста.
— Я смотрела на них из своей спальни, — произнесла она, задыхаясь. — Они в самом деле везут какое-то тело?
— Кажется, да, — с отвращением ответила Ранегунда.
— Оно, наверное, выпотрошено? Лесорубы ведь говорили, что там выпотрошили чуть ли не всех? — Приоткрытые губы красавицы увлажнились.
— Говорили, — подтвердила, нахмурившись, Ранегунда в глубине души желая, чтобы невестка опять оказалась в своей спальне и больше не покидала ее. Никогда.
Вдали послышались радостные крики: отряд проезжал через деревню и сельские жители ликовали. Кто-то стал бить в барабан.
— Они привезут тело сюда? — спросила обеспокоенно Пентакоста.
— Не знаю, — ответила Ранегунда. — Смотря по тому, где жил убитый: в деревне или у нас.
— Если у нас, то кто же это? — Глаза невестки сверкали от жгучего любопытства. — Говорят, потрошение — жуткая смерть.
Ранегунде вспомнились чудовищные шрамы на животе Сент-Германа, и она согласно кивнула.
— Наверное, да.
Теперь уже явственно слышался топот копыт, потом со стен понеслись приветствия караульных, и всадники, прохваченные оранжевыми лучами заходящего солнца, показались в воротах.
Капитан Амальрик соскочил с лошади первым.
— Христос Непорочный да направляет и хранит вас, герефа, — произнес он, стягивая с себя шлем.
— Я несказанно благодарна Ему за ваше благополучное возвращение.
Ранегунда учтиво дотронулась до уздечки его скакуна и потрепала морду большой кобылы, которую он привел в поводу. Два седла на ней были пусты: лесорубы спешились на въезде в деревню.