Тьма над Лиосаном
Шрифт:
— И что же? Согласно здешним обычаям, вам после смерти вашего отринувшего все мирское супруга следует по его стопам постричься в монахини. Если вы этого не сделаете, никто с вами считаться не станет. — Он наконец соизволил взглянуть на нее: — Вы уже не сможете говорить с ней как с равной, высокородная дама.
— Я? Да она много ниже меня! — высокомерно произнесла Пентакоста. — Ее отец был ничтожеством, а мой отец — герцог Пол и правит Лютичем, в Лоррарии.
— Доблестный человек, хотя и несколько… своенравный, —
— Если верить?! — Пентакоста пришла в ярость. — А вам можно верить? Тому, например, что вы и в самом деле граф, каковым себя называете?
— Но это мой титул, — с неизменной невозмутимостью произнес Сент-Герман. — Не самый высокий из тех, что имеются в моей родословной, но она никаким краем не соотносится с той затруднительной ситуацией, в какую вы так и норовите поставить себя. Прошу вас, пока не поздно и ради всего, что вам дорого, оставьте Ранегунду в покое. И оставьте в покое меня. Время моего пребывания здесь истекает, и я не хочу расходовать его зря.
— Зря? — Словно разъяренная кошка, она прыгнула на него. — Как вы смеете? Зря?!
Сент-Герман позволил ударить себя только раз, а потом ухватил ее за руки и с поразительной легкостью вздернул их к потолку.
— Этого достаточно, высокородная госпожа.
Она извивалась, пытаясь вывернуться из тисков.
— Негодяй! Как ты смеешь?!
— Смею, знаете ли, — произнес он спокойно. — Я не желаю больше сносить ваши выходки, высокородная госпожа. Извольте вести себя как подобает. Не позоря своего звания и не унижая меня.
— Вы должны стать моим, — выкрикнула Пентакоста и замерла, потрясенная его силой.
— Нет, — не опуская рук, коротко бросил Сент-Герман.
— Нет? — В ее взгляде блеснуло недоумение. — Но почему? Ведь ткань должна…
— Эта ткань — всего лишь шерсть, высокородная дама. В ней нет ничего, что могло бы заставить меня сделаться вашим рабом. Будьте также уверены, что ничего не значат и талисманы, оставляемые вами в прибрежной пещере. — Он отпустил ее, но на пару шагов отступил. — У вас есть двое поклонников, готовых на все ради вас. Удовлетворитесь своей властью над ними.
Ее короткий смешок был презрительным:
— Удовлетвориться ими? Ну нет! Как я могу? Они слишком ничтожны!
— Потому что пресмыкаются перед вами? — спросил Сент-Герман и сам же ответил: — Конечно. И на меня вы смотрели бы с тем же презрением, примись я вам угождать. Но, к счастью, этого не случится. Вы вовсе не то, чего я ищу. — Он помолчал, следя, как она оправляет одежду, потом почти дружелюбно сказал: — Вы напрасно отвергаете их, Пентакоста. И Беренгар, и маргерефа Элрих очень достойные кавалеры. И отдадут за вашу руку все, чем владеют, когда вы сделаетесь вдовой. Обдумайте лучше, кто вам милее, пока удача не отвернулась от
— Но почему я должна думать о них? — капризно протянула она и наморщила носик.
— Да потому, что положение вдов, особенно в этих краях, весьма незавидно.
— Ну, я здесь не задержусь. — В голосе Пентакосты слышалась уверенность человека, спокойного за свое будущее. — Я уеду отсюда. Во Франконию, или в Италию, или куда-то еще. Я тут не останусь.
— Вы останетесь там, где король Оттон или ваш батюшка прикажут вам проживать, — мягко возразил он, пытаясь вернуть ее из страны грез на землю.
— В таком случае я уеду туда, куда им будет угодно. Они не бросят меня в этой дыре! — Она засмеялась, окрыленная новыми перспективами. — Король вполне может взять меня ко двору. Маргерефа Элрих выхлопочет мне его благосклонность.
— Вы и вправду верите в то, о чем говорите? — поинтересовался с удивлением Сент-Герман, спрашивая себя, откуда в таком злобном и взбалмошном существе столько почти детской наивности.
— А вас он убьет, — вместо ответа произнесла с мечтательным видом Пентакоста.
— То, какую участь вы намерены мне уготовить, меня мало волнует, — сказал Сент-Герман. — Но к Ранегунде больше не подбирайтесь. Вы всыпали аконит в ее кружку, вы приправляли ее пищу сурьмой, вы, наконец, подрезали ее седельный ремень и подпругу. Все эти козни должны незамедлительно прекратиться, ибо я начеку и оберегаю ее.
В глазах красавицы вновь вспыхнул гнев.
— Оберегаете? — вскричала она. — Да почему же? Она хромая, рябая и вдобавок к тому — перестарок!
— Я гораздо старше ее, — откликнулся Сент-Герман.
Пентакоста отпрыгнула от него, ее голос взвинтился до визга:
— Я презираю тебя, ненавижу тебя! Ты омерзителен! Ты мне противен!
— В таком случае оставьте меня и возрадуйтесь, — отрубил Сент-Герман, уже начиная сердиться. — Иначе…
Он не договорил, но Пентакоста, похоже, все поняла и шарахнулась к двери. Там она замерла, вся дрожа, потом взяла себя в руки и гордо вздернула подбородок.
— Не тебе указывать мне, как поступать. Ты здесь не герефа. Ты станешь делать все, что я велю, или будешь изгнан отсюда. — Ее ноздри хищно затрепетали. — И тебя выпотрошат в лесу, как злосчастных бандитов.
«Меня уже потрошили», — хотел сказать он, но сдержался и произнес с напряжением:
— Уходи.
Выскочив на площадку, Пентакоста громко хлопнула дверью и, вся кипя, побежала наверх. В швейной за меньшим станком сидела Осита. Она что-то напевала, но почтительно встала, завидев свою госпожу. Пентакоста молча отпихнула ее, подскочила к большому станку и принялась яростно рвать черную паутину заряженной в него пряжи.
— Госпожа! — вскричала Осита, пытаясь оттащить ее от станка. — Что вы делаете? Не надо!