Тьма (сборник)
Шрифт:
Возможно, я действительно забрался в мерзкое ущелье между ног Кали, а теперь нашел выход оттуда.
Каждое утро с рассветом Калькутта очищается. Если бы солнце восходило тысячу раз за день, город был бы чист всегда.
Пепел шевелился вокруг меня, окрасив в серый цвет мои руки и оседая на губах. Я лежал в безопасности, в утробе моего города, названного его поэтами Владыкой чувств, «Городом счастья» и «Влагалищем мира», будто возлежал среди мертвых. Они не были мне опасны – я знал их богиню, я разделял с ними жилища. И когда над грязью и великолепием Калькутты взошло солнце, небо было наполнено дымными облаками и светилось нежно-розовым светом, будто сгорало у меня на глазах.
Элизабет Хэнд
Лесной царь
Элизабет Хэнд – признанный автор, написавший множество романов и три сборника коротких рассказов; давно рецензирует
«Потерянное поколение» скоро выходит в свет, как и роман для молодежи, посвященный Рембо. Хэнд – одна из немногих писателей, чьи рассказы включены в этот сборник. Она переходит от научной фантастики к фэнтези, хоррору и мейнстриму. Элизабет Хэнд – тот писатель, который следует собственным вкусам и интересам (среди прочего мифология и цена Творения), так что за последние два десятилетия она смогла написать одни из лучших романов и рассказов в стиле «хоррор», в том числе «Лесной царь», впервые опубликованный еще в начале ее карьеры писателя.
Уже два дня, как кинкажу [15] потерялся. Хэйли опасалась, что он погиб, что его загрызли соседские собаки, а может, лиса или дикая кошка в лесу. Линетт была уверена, что он жив. И даже знала, где он.
– «Царство Божие», – провозгласила она, лениво махнув изящной рукой в сторону усадьбы по соседству. Потом опустила руку и отпила из кружки остывшего чая, изогнув руку так, чтобы не пролить его, раскачиваясь. Сегодня был ее черед лежать в гамаке. Она делала это с ленивым изяществом, прикрыв ноги одеялом из грубой ткани и откинув длинные волосы на выцветшее полотно. У нее в этом было больше опыта, чем у Хэйли, поскольку это был дом Линетт, заросший сад Линетт, обрамленный молодыми соснами и березами, отделяющими их от «Царства Божия».
15
Кинкажу – хищное млекопитающее из семейства енотовых. «Кинкажу» в переводе с языка индейцев оджибве означает «медовый медведь» (прим. пер.).
Хэйли нахмурилась, опершись на ствол дуба, и подтолкнула гамак ногой, просто так.
– Тогда почему твоя мама у них типа не спросит?
Хэйли нравился кинкажу, и она обоснованно боялась худшего. Ее подруга постоянно меняла одно экзотическое животное на другое с такой же частотой, с какой кто-нибудь заходил в полуразвалившийся домик, где Линетт жила со своей матерью, Авророй. Чаще всего звери были подарком от отца Линетт, пожилого продюсера с Бродвея, успешные постановки которого позволяли оплачивать аренду дома и ее периодические увлечения искусством (игра на флейте, на ситаре, неоконченный курс рисования аэрографом), как и бутылки «Танкири», рядами стоящие в спальне Авроры. И домашних животных, конечно же. Игуана с кожей, шелушившейся, как заплесневелые обои, которая наконец потерялась (и не нашлась) в холодном темном подвале; там девушки ежегодно отмечали Хэллоуин. Угрожающе большой молуккский какаду, который улетал за деревья и терроризировал прежнего владельца «Царства Божия» и гостей в его саду, усевшись на глицинии и вопя по-гэльски. Вьюрки и ткачихи, такие маленькие, что помещались в руке. Четверо крохотных козлят, любимые питомцы Хэйли до появления кинкажу.
Какаду начал дурно пахнуть, с каждым днем все хуже, пока как-то раз не шлепнулся на дно клетки из кованого железа и не умер. Вьюрки улетели, когда Линетт забыла закрыть дверцу их бамбуковой клетки. Козлята сбежали в лес, окружающий озеро Маскант [16] . Говорят, они там до сих пор живут. Но этим летом Хэйли каждый день следила за тем, чтобы кинкажу хватало еды, чтобы кошки Линетт его не обижали, чтобы Аврора не попыталась напоить его мятным ликером, как сделала она с обезьянкой-капуцином, которая недолго жила у нее в комнате.
16
Маскант – вымышленное озеро (прим. пер.).
– Я не знаю, – сказала Линетт. Закрыла глаза, поставив кружку себе на живот. Капля пролилась на ее хлопчатобумажную блузку (еще одно крохотное пятно среди поблекших
Хэйли толкнула гамак носком кроссовка.
– Уже почти моя очередь. А потом туда пойдем. Он не выживет, если ночью холодно будет.
Линетт улыбнулась, не открывая глаз.
– He-а, еще лето, – сказала она и зевнула.
Хэйли нахмурилась. Потерлась спиной о ствол дуба, там, где у нее заживала царапина, после того как они отправились на остров Мандрагора [17] искать коз. Начало августа, последнее лето перед старшими классами школы, время, которое Аврора называла «летом перед тьмой».
– Бедные мои маленькие девочки, – сказала Аврора пару месяцев назад. Стоял июнь, было еще прохладно, и богатые люди каждые выходные уезжали из города в свои дурацкие викторианские особняки среди леса и пойменных лугов в Кэменсик Виллидж. Аврора уселась на склоне у дороги с Хэйли и Линетт, глядя на воскресный исход лимузинов, «Порше» и «Мерседесов». – Скоро вы уедете.
17
Мандрагора – вымышленный остров (прим. пер).
– Боже, мама, – рассмеялась Линетт. Ее длинные волосы были убраны назад и заколоты цветком плюща. Аврора неуверенно протянула руку. Другой она цепко держала пластиковую чашку, до краев наполненную джином.
– Никто никуда не уедет. Я пойду в «Фокс Лейн».
Общая школа.
– Ты же слышала, что папа сказал. Так, Хэйли?
Хэйли кивнула и погладила второго кинкажу, спавшего у нее на коленях. Он почти все время спал или открывал свои золотистые глаза в полусне, чтобы найти другие коленки или диван, на котором можно пристроиться. В этом он напоминал ей Линетт – с вечно ленивыми сонными, прикрытыми глазами и ногами, готовыми умоститься на диване, или в гамаке, или на поцарапанных коленках Хэйли.
– Точно, – сказала Хэйли, прикрыв ладонью мягкую теплую голову кинкажу.
Гамак заскрипел, когда Линетт перевернулась на живот, уронив кружку в густую траву. Хэйли дернулась, поглядев на ее раскрытые руки, будто что-то держащие. Если кинкажу погибнет, она с Линетт разговаривать не будет. От этой мысли ее сердце забилось быстрее.
– Думаю, нам надо сходить. Если ты думаешь, что он там. И…
Хэйли схватилась за веревки, на которых висел гамак, и начала с силой дергать их туда-сюда. Линетт взвизгнула, ее волосы попали между волокон плетеных конопляных веревок.
– … теперь… моя… очередь… уже.
Ночью они тайком улизнули из дома. Небо стало бледно-зеленым – того же оттенка, что хрустальный шар-аквариум на сломанном столе, внутри которого плавали три жабы с брюшками цвета слоновой кости. Чтобы стол не упал, Хэйли подперла его половой щеткой в качестве четвертой ноги, хотя терпеть не могла раздутых жаб с проницательными желтыми глазами. Иногда ночью, когда она спала, ее будили высокие жабьи трели, которые не беспокоили ни Линетт, спавшую на другой кровати, ни Аврору, методично напивавшуюся в ее крохотной комнате в другом крыле дома. Было жутко, а иногда и страшно, что их не беспокоят ни гибнущие домашние звери, ни коммуникации, которые отключали за неуплату, ни неожиданные визиты немногих друзей Авроры, людей «времен «Фабрики»», как она их называла. Молодящиеся наркоманы, поп-звезды, по новой взявшиеся строить карьеру, увядшие, красавицы, такие как сама Аврора Даун. Похоже, они навсегда оторвались от реального мира, от мира взрослых, в котором жили родители Хэйли и ее родные, волшебным образом освободились, как и Линетт, пробовавшая странную выпивку и странные религии, изучавшая непонятные искусства на каком-нибудь ретрите в темных закоулках города или в доме у богатых друзей. Сонные от наркотиков или взвинченные от амфетаминов, они слонялись вокруг дома с Хэйли и Линетт, предлагая им попробовать какую-то выпивку, давали советы, насчет музыки и контрацептивов. С седыми прядями в волосах или выкрасившие их в вызывающе сиреневый, синий или зеленый цвет. Они носили высокие ботинки, одежду, украшенную перьями и зеркальцами, называли себя именами, похожими на названия дорогих духов, – Лиатрис, Коппелия, Бархат. Иногда Хэйли казалось, что она забрела в сказку или кино. «Красавица и Чудовище», типа того, или «Темный кристалл» (один из любимых фильмов Линетт, конечно же). У Линетт больше воображения и утонченности, чем у Хэйли. Хэйли предпочла бы очутиться в кино с быстрыми машинами и стрельбой, а не со стареющими беглецами от действительности, живущими в ином десятилетии и засыпающими у камина.