Тьма (сборник)

Хилл Джо

Она подумала об этом снова, проходя мимо круглого аквариума с жабами. Они выскочили из зловещего сумрака дома в странно влажный воздух снаружи. Несмотря на теплую погоду конца лета, Хэйли поежилась, глядя на дом. Крохотный бунгало мог неизменно стоять тут хоть пятьсот лет, хоть тысячу. Из его окон не струился теплый желтый свет, как это было в ее доме. Не пахло готовящимся ужином, не трещал телевизор. Аврора готовила редко, Линетт не готовила никогда. Телевизора в доме не было. Только жабы, зависшие в их серебристом мире, и еле заметный серп молодой луны, будто тонкий листок на поверхности неба.

Особняк в соседнем поместье стоял на широком склоне, покрытом

газоном, с видом на парк. Там возвышались могучие дубы и сикоморы, раньше за садом ухаживали лучше, когда был жив прежний владелец поместья, модельер из Нью-Йорка. В начале длинной подъездной дороги возвышался шест, на котором был закреплен плакат с названием поместья – «Царство Божие», затейливыми серебристыми буквами.

Лай Вагал стоял в комнате на верхнем этаже, опершись о подоконник. Он смотрел наружу, на тот же самый узенький серп молодой луны, взиравший с небес на Хэйли и Линетт. Девушки шли меж деревьев. Если бы Лай знал, куда смотреть, то наверняка бы их увидел. Но он глядел на кинкажу, спящего у него на коленях.

Зверек появился с утра, два дня назад. Лай сидел на южной террасе с бабушкой, читая утреннюю почту: «Журнал Уолл-стрит» и квартальный отчет по отчислениям из «Би-эм-ай», жуя хлопья «Фрут лупе». Его бабушка мрачно глядела в чашку с хлопьями из отрубей, будто выглядывала в них неблагоприятные знаки.

– Лекарства приняла, ба? – спросил Лай. В его кофе упал лист с нависающей сверху ветки. Он мгновенно его вытащил (прежде чем бабуля примет лист за еще одно дурное знамение).

– А ты свои, Элайджа? – отрезала бабуля. Доев хлопья из отрубей, старушка протянула руку за своей чашкой кофе, черного суррогата из цикория. Ей было восемьдесят четыре, она пережила всех своих родственников и многих из друзей Лая.

– Вчера не принял, я знаю.

Лай пожал плечами. На стол упал еще один лист, а потом посыпалась кора и веточки. Лай поглядел вверх и показал пальцем.

– Гляди, – сказал он. – Белка, кошка или еще кто.

Его бабушка прищурилась и жалобно покачала головой.

– Ничего не вижу.

Трясущиеся ветки раздвинулись, и появился бурый зверек с изящными лапками цвета темного меда, слишком большой для белки; он вцепился в ветку, которая наклонялась все ниже, осыпая людей мусором. Лай отодвинул чашку с кофе и уже вставал, когда зверек упал прямо на последний номер «Нью-мьюзикл экспресс».

На мгновение ему показалось, что зверек не пережил падение. Он лежал, подогнув лапки и длинный хвост, будто муравьиный лев, прикинувшийся дохлым. Потом медленно открыл золотистые глаза, поглядел на Лая мутным взглядом и зевнул, высовывая длинный язык, ярко-розовый, будто губная помада. Лай рассмеялся.

– Он на дереве уснул! Это… как там ты его называла, ленивец.

Его бабушка покачала головой, сдвинув очки на нос.

– Это не ленивец. На тех трава растет.

Лай вытянул палец и осторожно тронул хвост зверька. Тот проигнорировал его действие, снова закрыл глаза и прижал лапки к блестящему меху на груди. На его шею кто-то надел ошейник, кожаный и со стразами, какие пожилые леди надевают на своих пуделей. Лай аккуратно повернул ошейник и увидел крохотную металлическую табличку в форме сердечка.

КИНКАЖУ.

Меня зовут Валентин.

764-0007.

– Угу, – сказал Лай. – Чтоб мне провалиться. Уверен, он принадлежит девчонкам, что по соседству живут.

Бабуля фыркнула и принялась собирать посуду. Рядом с кофейной чашкой Лая

стоял контейнер с несколькими отделениями, где лежала недельная доза его лекарств. Контейнер был полон.

Зверек не делал ничего вообще, только ел и спал. Лай позвонил в городской зоомагазин и выяснил, что кинкажу едят насекомых, мед и бананы. И стал кормить его «Фрут лупе», йогуртом и мюсли. Однажды отдал ему моль, которую вечером поймал в спальне.

Этим вечером зверек снова спал, и Лай гладил его, бормоча себе под нос Он так и не позвонил по номеру, написанному на ошейнике.

Соседний коттедж отсюда был еле различим – белое пятно среди темных листьев и сплетенных веток. На самом деле этот коттедж принадлежал ему – давным-давно в нем жил садовник, ухаживавший за растительностью в поместье, а покойный модельер дружил с нынешним арендатором домика, тоже давным-давно. Последние четырнадцать лет домик снимала Аврора Даун. Впервые узнав об этом, Лай Вагал слегка усмехнулся, и риелтор принял это за недовольство.

– Можем прервать договор, – с тревогой сказала девушка. – На самом деле от нее никаких проблем. Обычная местная пьянчужка, но раз уж вы вступаете в права собственности…

– Об этом я и не думал, – ответил Лай и снова усмехнулся, качая головой. – Представьте себе, снова получить в соседи Аврору Даун…

Бухгалтер предложил ему продать коттедж, по нынешним временам выйдет кругленькая сумма. А можно переделать его в студию или гостевой домик. Но Лай понимал, в чем тут дело. Бухгалтер не хотел, чтобы Лай снова начал тусоваться с Авророй. Проблемы. Все, оставшиеся в живых с тех времен, – проблема. Может, поэтому Лай и не хотел звонить по номеру, указанному на ошейнике. Он не виделся с Авророй пятнадцать лет, хотя часто замечал девочек, когда те играли среди деревьев. Не раз ему хотелось подойти к ним, представиться, пригласить в гости. Ему здесь одиноко. Гости, готовые прийти к Авроре хоть в четыре утра, в свое время обивали пороги дома Лая в городе. Но это было очень давно, до того, что Лай называл «Катастрофой», а в «Роллинг Стоун» именовали «долгим и трагическим падением природной силы рок-н-ролльного андеграунда в безумие». Агент и юрист вовсе не одобрят, если он станет заманивать детей в свое лесное логово.

Он вздохнул. Учуяв перемену в вечернем летнем воздухе, возможно, человеческую меланхолию, кинкажу тоже вздохнул и слегка задрожал, продолжая лежать клубочком на коленях Лая.

Лай поглядел в открытое окно.

Над деревьями и газонами простерлась темная ночь, посреди которой стоял маленький спящий домик. Будто картина Максфил-да Пэрриша, – звезды, рассыпанные по небу цвета ультрамарина, мерцающий серпик месяца, троица кроликов на краю газона, мирно жующая траву среди одуванчиков. Это поместье сначала привлекло его именно тем, что напомнило картину – одну из тех, какие он собирал.

– Детские штучки, – фыркнул агент. – Сказочная пошлятина Пэрриш и Рэкхэм, Нильсен, Кларк. Картинки Тенниэла про суд над Алисой. Картина дю Февра с Лесным Царем, что была на обложке второго альбома Лая Вагала, феноменально успешного. Первые две недели после переезда он не делал ничего, лишь расхаживал по лабиринтам коридоров, намечая, как развесить картины: эту – возле этого окна, ту – у другого. Ходил днем и ночью, все время один.

Потому что боялся. Боялся, что агент, бабуля, врачи – кто-нибудь узнает правду о «Царстве Божием», о настоящей причине, побудившей его купить это поместье. Он осознал ее сразу, в тот самый день, когда девушка-риелтор показывала особняк. Она говорила о числе окон, которые…