То, что останется после тебя
Шрифт:
Мать тяжело вздохнула. Игорь придвинул к себе бокал, и отхлебнул чая. После жирных мясных пельменей хотелось пить.
– Ну, а тебе-то самой помочь чем надо?
– спросил он.
– Ну, уж, ты скажешь. Не обо мне речь. Я-то уж старая, какие у меня запросы. Тебе теперь жить надо начинать сначала.
– Ну, почему же сначала?
– возразил Игорь.
– Не сначала, а продолжать буду.
– А как продолжать-то?
– спросила мать.
– Опять к ним вернешься или как?
Лебедев надолго задумался.
– Понимаешь, - наконец медленно произнес он.
–
Он сделал паузу.
– Это все неправильно.
– Что не правильно?
– не поняла Валентина Ивановна.
– То, что я делал, это неправильно. Моя работа. Да и не только, а вообще.
– О чем ты, сынок?
– Ведь я занимался хакерством. Я - хакер. А что такое хакерство, по своей сути? Это преступление.
– Ну, уж и преступление, - возразила Валентина Ивановна.
– В нашей стране все преступление. Как закон захотят повернуть, так и будет. Преступниками всегда простой народ считался, а те, кто наверху сидят, всегда чисты перед законом.
– Да я не о том, - поморщился Игорь.
– Что такое хакерство, в переводе на русский язык? Хакер - это взломщик. Обычный, самый настоящий взломщик. Только взламывает он не сейфы и квартиры, а компьютеры. А с помощью компьютеров можно и деньги с чужого счета украсть, да и любую информацию о любом человеке выяснить. Понимаешь ли ты теперь, чем я занимался.
– Но ты же ведь ничего не крал. Чужих денег не присваивал.
– Лично я, может быть, и не присваивал, но с моей помощью, кто знает, вполне могли и присвоить себе чьи-либо деньги.
Снова молчание.
– Напрямую, я, на первый взгляд, ничего страшного и не совершил. Но я был лишь исполнителем чужой воли. Однажды я взломал секретную базу ФСБ. А это можно приравнять и к предательству. Ты знаешь, я временами думаю, что мне даже повезло, что меня обвинили только в изготовлении и распространении пиратских программ.
– Повезло?
– возмутилась мать.
– Повезло, - подтвердил Игорь.
– А что было бы со мной, если бы выплыло наружу то, что я взломал базу данных ФСБ? А ведь об этом даже не упоминалось на суде. Если бы все это открылось, то неизвестно, чем бы все это кончилось для меня. Какой срок я бы получил в таком случае?
Валентина Ивановна покачивала головой, слушая сына. Тот допил свой чай, и теперь задумчиво поигрывал пустым бокалом.
– У нас в тюрьме была часовня, и в ней служил один священник. Его звали отец Геннадий. Он многое нам рассказывал, многое нам разъяснял.
– Да и что с того, что священник? Ты думаешь, что священники сами ведут благочестивый образ жизни?
– Валентина Ивановна поправила прядь волос на лбу.
– Они ведь только говорят хорошо, а на деле еще похуже любого из нас будут.
– Да речь ведь не о них, - возразил Игорь.
– Не о том, какую жизнь ведут они. В его словах есть доля истины. Речь о нас. Обо всех нас. Речь о том, какую жизнь вел я, и что я сделал в своей жизни. Чем больше я думаю об этом, тем больше я убеждаюсь в том, что не так я жил. Все неправильно было в моей
Валентина Ивановна положила свою ладонь на руку сына.
– Ты не сделал ничего такого, что достойно кары. Во всяком случае, есть люди, которые творили настоящие злодеяния, по сравнению с которыми твои проступки, если они и были, являются просто мелкими шалостями. Поверь мне, настоящие преступники сидят наверху, занимают руководящие посты, и судят нас. А мы, простые люди, вынуждены лишь только выживать. Наше преступление состоит лишь в том, что мы не хотим умирать.
– Хорошо, если так, - произнес Лебедев.
– Но мне все же кажется, что все мы глубоко ошибаемся. Ошибаемся во всем.
4
Валентина Ивановна принялась убирать со стола посуду.
– Не думай ты об этом, Гоша, - сказала она сыну.
– Стоит ли забивать себе голову вопросами, на которые все равно не знаешь ответа.
– Но все равно неправильно, - продолжал настаивать Игорь.
– У меня такое чувство, что мы утратили что-то важное. Что-то, что мы знали раньше, но не хотели признавать. Мы отвергли что-то, что удерживало нас от нашего падения.
– Что же именно?
– спросила Валентина Ивановна, закончив убирать со стола.
– Я пока не знаю, - признался Игорь.
– Не уверен. Возможно, мы забыли то, что раньше люди верили в Бога, и это удерживало их от многих ошибок. А теперь мы забыли Бога. Сколько лет жили без него.
– Может, оно и к лучшему, - сказала мать.
– Почему?
– Жили всю жизнь без Бога, и ничего. Прекрасно обходились. Жили и не тужили. А теперь что? Почти все верующими стали, а творится-то что вокруг нас. Ужас! Все только хуже стало. Зато все верующими себя считают.
– Да я не о том говорю, верующими себя люди считают или неверующими, - терпеливо разъяснил Игорь.
– Я говорю о делах, о поступках, об образе жизни. У нас неправильные ценности. Мы думаем только о материальном благе, а о том, что мы после себя оставляем, мы не задумываемся. Нам все равно. Не правильно все это.
– А что мы можем изменить? От нас ведь все равно ничего не зависит. Мир мы изменить не сможем.
– Да и не нужно нам мир изменять. Нам нужно изменить самих себя.
– А для чего менять самих себя? Что от этого изменится?
– Мы сами изменимся.
– Но жизнь-то от этого не изменится.
– В том-то и дело, что как раз жизнь и изменится. Не жизнь вообще, а жизнь каждого из нас. Наша жизнь во многом зависит от того, какие мы сами. Что мы творим, что создаем, и что оставляем после себя. Это и предопределяет нашу жизнь.
– К чему ты все это говоришь?
– спросила Валентина Ивановна.
– И зачем?
– Совесть меня мучает, мама, - признался Игорь.
– Я знаю, что обладаю большим талантом в области программирования. Но весь этот свой талант я применяю не во благо людям. Я продаю его тем, кто мне за это хорошо заплатит. А это неправильно. Так нельзя распоряжаться своим талантом.