Точка бифуркации, или Знаки судьбы
Шрифт:
Анфиса, знакомство с Яном
Родом Анфиса из горного района Восточного Казахстана, отец Гаврил столяр, мать Евдокия домохозяйка, семья многодетная: пять сводных детей и совместных пять родили.
Гаврил овдовел в сорок лет, старшей дочери Авдотье было двадцать, а сыновьям Коле двенадцать и Ване девять лет, заботы о братьях и домашние работы легли на плечи дочери. Ей бы замуж выйти да свою жизнь устроить, но толи женихов не было в деревне, толи брать с таким довеском не хотели, толи отец не хотел без женских рук остаться, одним словом, Авдотья
Гаврил был отличным столяром, изготавливал добротную мебель и заказав у него всегда с большим запасом, людская молва – лучшая реклама, это давно известно. Как-то в калитку вошла молодая, но крайне измождённая женщина, и робко спросила, здесь ли живёт Гаврила Фёдорович столяр. Младший сын Ваня громко позвал отца, но тот не ответил. Женщина прислонилась к углу дома и оглядывалась по сторонам, к ней подошла Авдотья, предложила пройти в дом и там подождать, отец сейчас разговаривает с заказчиком. Женщина улыбнулась и тихо спросила, можно ли водицы испить, Авдотья подала ковш с холодной водой и смотрела, как жадно та пьёт.
– Как вас зовут, милая женщина?
– Дуся я, – тихо ответила, – мы из Бобровки приехали, по дороге сломался стол, добрые люди говорят, Гаврила Фёдорович ладный стол сделает, да возьмёт по-божески, – она выдохнула устало и села на табурет, что ей подвинула Авдотья.
Вошёл Гаврил, зачерпнул ковшом воду из бадьи, выпил, крякнул от удовольствия, сказал, хороша водица и посмотрел на Евдокию. Высокий и ладный фигурой в просторных льняных штанах и такой же рубахе, подпоясан кручёным ремешком, лицо со светлой бородой, широкие брови нависают над глазами, а глаза хитровато щурятся. Евдокия с испугом смотрела на хозяина дома, она думала, что здесь старик живёт, так уважительно почтительно люди о столяре говорили.
– Так это ты меня, голуба, ждёшь? – голос мягкий, тихий.– Что надобно?
– Стол сломался, люди говорят, ладные столы делаете, да божески за работу берёте, – смотрит печальными глазами, – ребят не на чем кормить.
– Почто сама пришла, не хозяин?
– Так нету хозяина, помер, одна я с дочами, – и, смахнув слезу, опустила голову.
– Говори, какой надо стол, сделаю без очереди, – решительно заявил Гаврил.
Через пару дней у домика Евдокии остановилась лошадь рыжей масти, на телеге лежал стол с ящичками и дверцами, вместительный. Гаврил легко взял его в руки и внёс в комнату.
– Принимай, Дуся, работу.
Евдокия вышла из-за печи, в руках лист металлический с горячим хлебом. Заволновалась и не знает, куда лист этот поставить, Гаврил опустил стол на земляной пол и подхватил из её рук противень с хлебом, жадно вдохнул запах и выдохнул:
– Знатный хлебец печёшь, Дуся, – да поставил его на новый стол.
Огляделся по сторонам, увидел корыто со стиральной доской и рядом куча белья для стирки, удивлённо покрутил головой и спрашивает:
– И сколь же у тебя дочек, если такая великая куча тряпок в стирке?
– Так это ж работа, стираю людям, надо на что-то жить, – тихо отвечает Евдокия, не поднимая глаз.
С улицы забегают две девочки, светловолосые, худенькие, аж светятся,
– Мамка, там конь стоит, смотри…, – и остановились девочки как вкопанные, испуганно глядят на Гаврила.
– Вот и дочи пришли. Пора обедать, а вы стол нам привезли, ладный стол, – Евдокия засуетилась, вокруг стола обошла и говорит:
– Ставьте его к окну, там светло будет, отобедайте с нами Гаврила Фёдорович, чем бог послал, – рукой прикрыла рот, опустила глаза.
– Не откажусь от краюхи горячего хлеба, – отвечает Гаврил, легко поднял стол, установил его возле окна и позвал девчонок примерить ладно ли им сидеть.
На стол хозяйка поставила чугунок с картошкой, квас в ковше и положила ломти хлеба. Девочки ели молча и осторожно посматривали на гостя, а Евдокия глаз на него не поднимала.
Через неделю Гаврил пришёл к Евдокии и предложил ей сойтись и жить одной семьёй, она хоть и испугалась его предложения, но отказываться не стала, лихо одной бабе жить в деревне.
После того, как в отцов дом пришла Евдокия, сосватали Авдотью, и уехала она из родительского дома в Шеманаиху, рядом с Алтайским краем и больше её в родных краях не видели.
Через год родилась Анфиса, через два сынок Вася, а следом с интервалом три года на свет появились Мария, Пелагея и Валентина. Родители детей держали в строгости, приучали к вере и послушанию, у всех были обязанности по дому и огороду. Сводные сёстры по матери вышли замуж и уехали в разные края. Анфисе не нравилось, что за шалости и проступки младших сестёр спрос был с неё, всё чаще стала выходить из повиновения родителей, а на Пасху нагрубила отцу, он лишил её пасхальных яиц и кулича; дочь плакала, но вину свою не признала и обиделась на отца, а заодно и на мать.
Анфисе было девятнадцать лет, когда она уехала вместе с подружкой Полиной в Усть-Каменогорск, обе собирались поступить в педагогическое училище, но Анфису не приняли, объяснили отказ в зачислении туманно, она так и не поняла почему, но опять обиделась. Устроилась ученицей в Учебный комбинат, жила в общежитии при комбинате в комнате на четверых человек. Полине учиться на учителя разонравилась, она подала заявление на отчисление и как Анфиса поступила в Учебный комбинат, жили в одной комнате. Анфисе нравился город, здесь можно сходить в кино и в клуб на танцы, при клубе хоровой кружок и они с подругой по вечерам ходили на спевки. Жизнь была весёлая и никаких младших сестёр и грядок, которые то поливать надо, то сорняки рвать, не заметила Анфиса, как пятнадцать месяцев пролетели.
Наступил 1956 год. Первого января в дверь комнаты, в которой жили Полина и Анфиса постучали. Девушки удивились, они никого не ждали, но дверь открыли – на пороге стояли два парня, один огненно рыжий с кудрявой шевелюрой, второй смуглый как цыган с чёрными гладкими волосами и тёмными глазами, оба широко улыбалась, и удивлённо разглядывали девушек, похоже они ошиблись дверью.
Рыжий парень обратился к девушкам:
– Здравствуйте! С новым годом! А Полина …
– Здесь такая не живёт, – сердито отвечает Анфиса и тянет дверь на себя.