Точка невозврата

Федорченко Николай

Это был апофеоз триумфа. Неожиданно, во время своего очередного взлёта, офицер отчётливо увидел на опустевшей огневой позиции красивую молодую женщину в длинном ярко-алом платье, которая всегда появлялась перед глазами лейтенанта в роковые моменты его не слишком долгой жизни. Она, как всегда, была ослепительно красива. Максим, почему-то, так и продолжал считать её своей смертью. Он даже успел к ней как-то привыкнуть и, честно говоря, был очень удивлён, что она не явилась ему, когда он, не шевелясь и крепко зажмурившись, лежал под артобстрелом на дне воронки. И всё-таки она пришла!

Красавица сидела на снарядных ящиках, устало ссутулившись,

положив локти на слегка расставленные колени, расслабленно свесив к земле кисти рук. Рядом возвышалась гора шёлковых мешочков зарядного пороха, оставшаяся в процессе подготовки нужных для стрельбы зарядов, а слева и справа от неё были хаотично разбросаны закопченные стрелянные латунные гильзы, отсвечивая на солнце тусклым блеском самоварного золота. Можно было подумать, что эта хрупкая девушка весь день подносила тяжёлые боеприпасы к беспрерывно стреляющему орудию и с усилием досылала их в канал ствола. Едва приподняв голову, она смотрела на взлетавшего над толпой Максима. Улыбка восторга, придающая человеческому лицу довольно-таки глупый вид, мгновенно сползла с губ лейтенанта. Видение было настолько пугающе реалистичным, что он, в очередной раз падая вниз, плотно прикрыл глаза ладонями, а когда руки солдат вновь подбросили его высоко вверх, на огневой позиции уже никого не было – красавица в красном платье в очередной раз бесследно исчезла.

«Врёшь, не возьмёшь!» – подумал про себя офицер, а откуда-то из глубин памяти в его контуженой голове горным эхом разнеслись слова Эсмеральды: – «У третьей будут карие глаза, и она спасёт тебе жизнь». Да кто же она, чёрт возьми?!!»

Вечером, в штабной палатке командование бригады проводило разбор полётов с Казачёнком и Кольченко. Комбриг, не повышая голоса, перечислял нарушенные ими приказы и распоряжения, допущенные неточности в выполнении положений боевых уставов и бесчисленных инструкций и директив. Сидевший рядом с ним начальник политотдела несколько раз визгливо вклинивался в его размеренную речь, угрожая взысканием по партийной линии. Полковник Мартынов с начальником штаба бригады молча стояли в дальнем углу просторного шатра, переминаясь с ноги на ногу.

– Начальник артиллерии мне доложил, что снаряды пролетали в пятидесяти метрах над головами десантников! Вы же могли половину батальона угробить, это-то хоть до вас доходит? – задал вопрос раздражённый командир бригады, глядя на безразлично отстранённые лица понуро стоящих офицеров.

– Срединное отклонение по высоте, соответствующее дальности стрельбы, не превышало семи метров, поэтому снаряды никак не могли попасть в гребень отрога, по которому спускался ДШБ, – пробубнил себе под нос Максим, он хотел ещё что-то добавить, но его перебил вмешавшийся в разговор полковник Мартынов.

– Не умничай! Срединное отклонение рушится одной ошибкой наводчика! Ты же вызывал огонь точно на себя и свою группу! Хорошо, что я, на всякий случай, дал команду увеличить уровень на одно деление, а то некому было бы сейчас дерзить своим командирам, – начальник артиллерии сделал при этом ужасно страшное лицо.

На самом деле, он лишь пытался вывести своего подчинённого из-под жёсткого прессинга командования бригады.

– И ты тоже хорош, – переключился комбриг на Казачёнка, – тебе-то, с твоим опытом, непростительно. В каком таком талмуде написано, что отход роты должен прикрывать артиллерийский офицер со своими солдатами? Доложи-ка мне, малограмотному.

– Товарищ подполковник! В сложившихся

условиях это было единственно верное решение, позволившее роте выйти из боя без потерь. Огнём артиллерии было уничтожено несколько десятков духов… – начал было отвечать ротный, но его перебил начальника политотдела.

– Ты на пару с Кольченко убитых душманов считал? Или вам сам Халес о своих потерях доложил? – ехидно уточнил он. – У страха глаза велики. Десятки духов… Не знаю. А вот десяток наших десантников запросто могли положить!

– Ну, вот опять за рыбу деньги, – хмыкнул себе под нос лейтенант, с ухмылкой глянул на командира разведроты и начал перемножать в уме двузначные цифры.

– Идите, отдыхайте и считайте, что вам очень повезло, что на огневых позициях сработали без ошибок, – тяжко вздохнув, подвёл итог разбора комбриг, – и не считайте меня занудой. Знаю я, что победителей не судят, только вот победа любой ценой меня не устраивает. Она, зачастую, оказывается Пирровой.

Молодые офицеры, приложив руки к панамам, развернулись через левое плечо и вышли из штабной палатки под успевшее почернеть бездонное афганское небо.

– Плюнь ты на эту выволочку! Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки! Главное, что все живы. Благодаря тебе и артдивизиону четыре матери не будут пока хоронить сыновей, а одна лейтенантская жена сегодня весьма счастливо избежала участи стать молодой вдовой, – Казачёнок по-дружески хлопнул Кольченко по плечу.

– Забавная штука жизнь… Как говорится, «уснуть под звёздами – проснуться под картечью», – грустно отозвался Максим.

– Красиво излагаешь! – Виктор задрал голову, всматриваясь в ночное небо.

– Это – Гюго. «Девяносто третий год». Роман, – Кольченко тоже устремил взгляд на небеса.

– Пуштуны, между прочим, считают, что звезды – это души погибших воинов, – поделился непонятно откуда ему известной информацией разведчик.

– А что, вполне может быть. Мы ведь все состоим из звёздной пыли. Из древних, погибших в страшных катаклизмах первых двух звёздных поколений… В каждом из нас 65% кислорода, 18% углерода, 10% водорода, 3% азота и 2% кальция. Всё это богатство нам досталось от Большого Взрыва, случившегося четырнадцать миллиардов лет назад, – тоже решил блеснуть знаниями Максим.

Казачёнок сморщил лоб. Он явно складывал озвученные артиллеристом проценты.

– Восемьдесят восемь плюс десять… Девяносто восемь. А что в оставшихся двух? – пытливый мозг разведчика угнетала любая, не до конца понятая им, информация.

– А это у всех по-разному. Вот у нас с тобой – золото. У комбрига – ядовитый мышьяк, а у некоторых, типа начальника политотдела, вообще – дерьмо, – с серьёзным выражением лица пояснил лейтенант, продолжая разглядывать яркие гроздья южных звёзд.

– Да ну, тебя! Пойдём отсыпаться… Завтра – домой, под джелалабадские пальмы!

Офицеры пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

На другое утро, выстроившись в колонны, запылённые батальоны с приданными им подразделениями двинулись в сторону Джелалабада. Долгая лагманская операция завершилась, а впереди был месяц май. Вращались колёса автомобилей, хищно лязгали гусеницы танков и боевых машин десанта и пехоты. Домой… Как бы странно это не звучало, но бригада шла в пункт своей постоянной дислокации, как-то незаметно ставший для неё домом. Где-то, в середине длинной колонны, весело посвистывая двигателем, катилась трофейная МТЛБ лейтенанта Кольченко.