Точка опоры
Шрифт:
– Ты говоришь так, будто вопрос о тройке для "Искры" уже предрешен.
– Прикидываю, как будет лучше.
– Веру Ивановну, при всем моем уважении к ней, уговаривать не станем. Что ты скажешь на это?
– Видишь ли...
– Мартов, приостановившись, достал вторую сигарету, прикурил от первой.
– Мне трудно представить нашу редакцию без Веры, хотя как журналистка она... Да ты сам знаешь, весь нелегкий воз везем мы с тобой. А там она...
– И там пристяжные не натянут постромок! Пойдут налегке. А одному кореннику, даже Плеханову, не увезти воз - погубит журнал. Жаль будет "Зарю".
– Владимир Ильич придержал Мартова за рукав пиджака.
– Ты согласен?
– В принципе - да.
– Мартов, сделав глубокую затяжку, вскинул голову.
– Если все настоящие публицисты. Горячие. Годные и в пристяжки, и в коренники, когда понадобится.
Владимир Ильич достал часы - ему пора на вокзал; пожимая руку на прощанье, попросил:
– Пожалуйста, Юлий, поспеши в Лондон. Сам знаешь, пора сдавать двадцать второй...
– Понимаю... Хотя, откровенно говоря, Париж мне больше нравится. Но я готов... И ты можешь отдыхать спокойно.
"Да, отдых, отдых, - повторил Владимир Ильич.
– Только отдых. И не думать ни о чем другом..."
Но не думать он не мог. В поезде Мартов не шел из головы.
"Почему же Юлий оправдывает Леккерта? Ранее относился по-марксистски, а теперь... В чем же дело? Стрелял не студент, а р а б о ч и й. Ну и что же?.. Уж не потому ли, что сам Юлий во время вильненской ссылки состоял в той же организации Бунда, в которую, правда, через много лет, вступил Леккерт?"
Догадка показалась неубедительной. Отбросив ее, Владимир Ильич вспомнил разговор о двух редакционных тройках. Он и сам подумывал: три работающих соредактора - это было бы отлично. Три единомышленника, поддерживающих друг друга во всем. Быстрей бы решались все вопросы.
"Ну что же, об этом следует поговорить, - подумал он, откинув голову на высокую полумягкую спинку кресла в полупустом купе вагона.
– Только не теперь - на съезде. И, конечно, об одной тройке. Для "Искры" и "Зари". А пока - ни слова. Плеханов "взял обратно" свои оскорбительные пометки на рукописи - это уже благо. Будем по-прежнему работать вместе..."
4
Ветер дует со стороны моря, и в жаркий полдень пахнет вяленой рыбой да сухими водорослями. Чем ближе к берегу, тем каменистее холмы. Серые остроребрые плитки торчат на каждом шагу. И неказистые дома сложены из таких же плиток, побелены известью, как украинские хаты. Только нет возле них ни мальв, ни вишенок. Зачастую дома жмутся один к другому. Узенькие улочки - на ослах и то разъехаться нелегко - криво опоясывают холмы; одни лепятся к каменной круче, другие ведут с уступа на уступ, к заливу, еле видимому в просветы.
В маленьких двориках рыбаки, бронзовые от морского загара, вяжут сети.
Владимир Ильич подходит то к одному, то к другому, здоровается, спрашивает, как пройти к мадам Легуэн. Ему отвечают по-бретонски, он понимает не сразу, переспрашивает. Бретонцы, дымя трубками, ведут неторопливый разговор. Смеются. Когда они выходят в море, то, пожалуй, на каждой второй лодке Легуэны. У каждого жена на берегу. Какую мадам желает видеть приезжий?
– Ту, что сдает комнату на втором этаже. Пожилую. Мамашу
– Ее муж, говорят, погиб в море...
– И таких у нас не перечтешь. Море свое берет.
– У нее только что жил один парижанин, мой знакомый.
– О-о! Это там, внизу. Возле самого залива. Видите шпиль церкви? От нее недалеко. Как пройти? За углом налево, еще налево, потом направо...
Дом мамаши Легуэн маленький, двухэтажный, у самого выхода из лабиринта переулков. От него - спуск к заливу. Купанье близко!
Хозяйка обрадовалась привету от парижанина, провела наверх; распахнув окно, сказала:
– Тут вам будет хорошо! У меня живали русские, им нравилось. Рисовали наше море, речку Триё, скалы, лодки рыбаков...
С тех пор она запомнила несколько русских слов. Правда, трудных для произношения. Но ничего, они будут разговаривать по-французски.
– Парижанин говорил, что ваши родные, которые собираются приехать сюда, тоже знают французский.
Она и об этом осведомлена! Тем лучше. Поможет для мамы с Аней подыскать комнату поблизости. Не успел попросить об этом, как бретонка сказала - у соседки комната свободна. Совсем рядом. Одноэтажный дом стеной к стене. Будет удобно. Только море от них не видно, но ведь до берега какие-то минуты. А здесь, у нее, днем и ночью свежий морской воздух.
Глянул в окно. Горизонт терялся в серой дымке. Оттуда ветер гнал к берегу белогривые волны, и море выглядело полосатым. А к вечеру оно несомненно будет иным. И утром иным. Сколько ни любуйся, не налюбуешься. Жаль, Нади нет - ей ведь тоже необходим отдых. И едва ли меньше, чем ему. Но "Искру" нельзя было оставить без надежного присмотра. А Надя молодчина! Даже виду не подала, что ей будет трудно управляться с рукописями, письмами, корректурами - со всеми делами, которые он оставил на нее. Устанет, конечно. Но ничего, вместе они отдохнут как-нибудь в другой раз... Если представится такая возможность.
Повернувшись, окинул взглядом комнату. Белые стены, белая матица под потолком, на стенах литографии - море, рыбацкие лодки под парусами... В переднем углу стол накрыт узорчатой скатертью, видать, домашней работы, чернильница, полная фиолетовых чернил. Ручка с разноцветным орнаментом, на конце заостренная, как нож для разрезания книг. Взял ее, повертел перед глазами - перо английское, его любимое!
– и бережно положил на место. Не понадобится. Отдых, отдых и еще раз отдых. Возможно, лишь к концу месяца потребуется для какой-нибудь самой неотложной заметки... А в ближайшие дни - только для писем к Наде. И даже сегодня - для телеграммы родным: в Логиви все дешево, и комната для них есть - пусть приезжают. Он ждет.
Хозяйка огорчила: в деревне нет ни телеграфа, ни почты, письма к ним привозят из соседнего селения Плубазланека. До него каких-то километров шесть полевой дороги. Шесть? Не так уж много. Будет хорошая прогулка. Но сначала надо посмотреть комнату в соседнем доме...
– Сначала я угощу вас кофе, - сказала мадам Легуэн.
– Обеда у меня сегодня, к сожалению, нет. С завтрашнего дня буду готовить для вас и завтраки, и обеды, и ужины. По-бретонски, понятно. Из свежей рыбы и овощей...
– Из рыбы - хорошо. Я вырос на большой реке, богатой рыбой.