Точка опоры
Шрифт:
Мария Александровна поблагодарила по-французски и добавила, что она не смогла бы приготовить так искусно.
Потом, когда они остались втроем, подошла к окну, взглянула вдаль.
– У тебя, Володя, хорошо. Море в золотистых бликах. Спокойное. Располагает к отдыху.
– А мне оно больше нравится, когда бурное.
– Отдохнешь ли в бурю?..
Мать окинула взглядом комнату, пошевелила пальцами, как бы разминая их.
– Жаль, фортепьяно нет. И на Эльбе, где мы жили с Аней у Тетки, тоже не было. Пальцы соскучились по клавишам.
– Тут, по-моему, ни у кого не удастся найти. Рыбаки живут бедно.
– Да, - вдруг оживилась
– О Римском-Корсакове, - нетерпеливо отозвалась Анна, подзадоренная знакомым рассказом матери.
– Тебе, Володя, необходимо знать об этом крупном событии в мире искусства.
– Аня права. Великий композитор - я готова Римского-Корсакова при его жизни десятки раз назвать великим - написал новую оперу "Кащей бессмертный". Недавно была исполнена в Частной опере Саввы Мамонтова и произвела фурор. В особенности среди студентов. Галерка, говорят, неистовствовала от восторга.
– На императорскую бы сцену такую оперу!
– Анна не могла усидеть на стуле, прошлась по комнате.
– Вот была бы буря! Потрясла бы сильнее взрыва бомбы!
– На императорскую никогда не пустят!
– продолжала мать.
– Хорошо, если уцелеет композитор. Могут - в ссылку. Ты представь себе, Володя, опера кончается поражением Кащея, считавшегося бессмертным.
– То есть самодержавия!
– добавила Анна.
– Да, - подтвердила мать, и у нее от волнения голова стала вздрагивать больше обычного.
– Из застенков Кащея освобождают давно заточенных узников. На сцене - ликование.
– Это примечательно! Спасибо, мамочка, за рассказ.
– Владимир пожал обе руки матери.
– Это превосходно!
– Вода на мельницу революции!
– сказала Анна.
– Вода? Явное не то, - возразил Владимир.
– Это трубный глас! Ты, мамочка, права, Римский-Корсаков великий композитор. И он трубит в революционную трубу! В старой Москве такая весна! Это новость! Вернусь в Лондон - Надю обрадую.
Мария Александровна с Анютой пошли к себе. Владимир проводил их, тревожно посматривая не столько на сестру, сколько на мать, и успокоился лишь тогда, когда они сказали, что комната их вполне устраивает.
Вдруг сестра, спохватившись, сказала:
– Володенька, извини мою забывчивость. Тетка просила передать, что перевела для "Искры" пятьсот марок.
– Ой, как это вовремя! У нас с деньгами швах. Когда я уезжал, в кассе не оставалось и ста рублей. Пятьсот марок - существенная поддержка. Сотню отправим Плеханову. Они понадобятся ему для поездки в Лондон. Нам необходимо повидаться, потолковать.
– Я вижу, Володя, богатую Тетку тебе бог послал!
– рассмеялась мать.
– Выручает в трудную минуту!
– Да, выручает... Но на деньги одной Тетки мы не продержались бы и месяца. Рабочие устраивают сборы, присылают по красненькой, по четвертной. Поддержка у нас широкая. Но случается - живем при пустой кассе. Уж очень дорого обходится доставка "Искры". Недавно наладили новый путь - через Норвегию. В бочоночках. Под видом сельди.
Каждый день после обеда мать и дочь отдыхали. Мария Александровна, попросив дочь разбудить через час, быстро засыпала, а Анна некоторое время лежала с закрытыми глазами, потом, потеряв надежду уснуть, осторожно выходила из комнаты и направлялась к брату. Заслышав скрип ступенек, он отзывался громко:
– Входи, входи, Анюта.
– И отрывал глаза от стола.
– Ты мне не помешаешь.
– Володенька, - Анна начинала грозить
– Нет, пока читаю.
– Смотри, я Надюше напишу, как ты от-ды-ха-ешь.
– Отлично отдыхаю! Ты знаешь, эта прогулка до почты и обратно доставляет мне большое удовольствие.
– Хороша прогулка - двенадцать километров!
– А я в Шушенском хаживал во много раз дальше, привык!
Сестра подсаживалась к нему и по-свойски оглядывала стол близорукими глазами. Сегодня она спросила, что прислала ему жена в том большом пакете, который он принес перед самым обедом. Наверно, не утерпел и еще по дороге заглянул в него? Приятные ли вести?
– Корректура моей "Аграрной программы". Ты знаешь, с четвертой книгой "Зари" мы ужасно задержались, надо спешить. И Надя уже успела прочесть, отправить в типографию. А мне - второй экземпляр. Прислала также статью Плеханова, которую он согласился поправить, и сделал отлично, как это ему часто удается. Пойдет передовой в двадцать втором номере. И еще прислала свежие корреспонденции для "Искры".
– Владимир шевельнул на столе бумаги.
– Есть кое-что весьма примечательное. Да вот хотя бы это. Ладонью разгладил сгибы на письме, оставшиеся после двукратной укупорки в конверты.
– Из Красноярска. Почитай.
Анна взяла два листка, в свою очередь погладила их и, чтобы не мешать брату, пересела поближе к окну. Уткнувшись в первую страницу, невольно улыбнулась. Володя уже написал заглавие для наборщика: "Из писем ссыльных студентов".
И это он называет хорошим отдыхом!
В письмах студенты рассказывали, как их отправляли из Бутырской тюрьмы. День прошел в сборах и волнениях. На прощальный обед собрались в четвертой камере. Говорили речи. Без обиняков называли, кто их враг и чего они добиваются в борьбе. Надзиратели даже не посмели прерывать. Потом началось прощание с теми, кто еще оставался в тюрьме, сквозь решетку пожимали им руки. А во дворе уже стоял конвой. При выходе запели: "Если погибнуть придется в тюрьмах и шахтах сырых, дело всегда отзовется на поколеньях живых". В камерах услышали товарищи, участь которых еще не была решена, и подхватили песню. За воротами тюрьмы поджидали курсистки, собравшиеся на проводы. Милые бесстрашные девушки! На вокзале новоиспеченных "преступников" втолкнули в два вонючих вагона с решетками на окнах, началось нескончаемое путешествие в Сибирь. И вот они в красноярской пересыльной тюрьме...
Перевернув лист, Анна в такт чтению возмущенно покачивала головой.
"Москвичей здесь много, и их уже развозят на места жительства, около 30 человек из них отправляют в Якутскую область, 6 курсисток отправляют туда на четыре года. Поймите весь ужас положения, когда каждую из них посадят в какой-нибудь, в лучшем случае, город Якутки, одну, в глуши, где нет ни дорог, ни почт... Только здесь можно понять, что это значит".
"Посмотрели бы вы, - продолжала читать Анна, - в какой грязи держат здесь арестантов. Двое из москвичей - один студент и одна курсистка заболели здесь тифом. Их посадили в больницу, но ухода за курсисткой почти не было. На ночь ее запирали на замок в барак, лишая всякой медицинской помощи. Студент очень плох. Наверно, не без следа для них прошла 6-дневная голодовка в Московской тюрьме. Пищу дают гнилую даже больным, что же дают здоровым арестантам? 95 процентов больных болеют катаром желудка... О сибирских ужасах распространяться не буду. Главная тема - все тот же произвол, насилие, беззаконие. Жизнь человеческая не ценится..."