Точка опоры
Шрифт:
– Конечно, доводилось. И многократно. Из всех русских театров нам, Владимир Ильич перекинул взгляд на жену, - более всего хотелось бы побывать в Художественном.
– Увы!
– вздохнула Надежда.
– Это будет возможно только после революции.
– Ничего, подождем, - улыбнулся Владимир Ильич и снова повернулся к Бауману: - Мы читали о большом успехе пьесы Горького "Мещане" - впервые вышел на сцену машинист паровоза!
– Коснулся руки собеседника.
– Мы немножко уклонились. Расскажите подробнее об Андреевой
– Думаю, что не посмеют. Мария Федоровна вхожа, - Бауман, рассмеявшись, поправил усы, - во дворец великого князя, московского наместника, и его жена, сестра царицы, написала ее портрет!
– И такая актриса с нами! Феноменально! Главное - путь к Горькому. Вот о чем мы давно мечтали.
Владимир Ильич потер руки, встал, сделал несколько шагов в сторону открытой двери в соседнюю комнату и с неугасающей улыбкой на лице попросил:
– Елизавета Васильевна, нельзя ли нам ради такого случая еще по чашке горячего чая?
– Будет, будет чаек, - отозвалась Крупская, появляясь на пороге комнаты, и теплая улыбка разлилась по ее лицу.
– Ради такого дела - с превеликим удовольствием! Я как раз свеженького заварила.
– Вот спасибо! А для этой чудесной женщины, - Владимир Ильич повернулся к Надежде, - и псевдоним готов: Фе-но-мен! Согласны? Так и запомним. А вы, Николай Эрнестович, при первой возможности скажите об этом Марии Федоровне. Такими людьми нужно дорожить. И беречь их.
Бабушкин принес свою довольно объемистую рукопись.
– Вот, - сказал, передавая Владимиру Ильичу из рук в руки, - до отъезда из Екатеринослава все описано.
– Отлично! А на продолжение бумаги не хватило?
– Бумага-то осталась. Но, - Бабушкин прижал правую руку к груди, невмоготу мне здесь. Домой пора, сердце зовет.
– Понятно. Я бы тоже с большой радостью.
– Вам пока нельзя. А когда настанет последняя схватка, позовем. Власть брать для всего рабочего класса.
– Спасибо, Иван Васильевич!
– Ленин рубанул воздух взмахом кулака. Всем чертям назло, доживем до этого часа!
– Я тоже думаю, поборем царскую нечисть.
– Ну, а как будете зваться?
– Для вас в письмах по-женски, - Бабушкин прикрыл рукой усы, Новицкой. Если нет другой такой?
– Нет, - подтвердила Надежда.
– А что это вам припомнилась вдруг фамилия жандармского генерала Новицкого?
– Так уж вышло... Вроде сестры старого дьявола! А паспорток какой уж изладите.
– Есть один добрый. На имя страхового агента Шубенко. Из крестьян Полтавской губернии. Годится?
– Из крестьян - подойдет. Я и по-украински немного могу говорить.
– Только с уговором, господин Шубенко, - Ленин шутливо хлопнул его по плечу, - писать нам елико возможно чаще. А биографию себе на всякий случай за дорогу придумайте подробную.
Вечером, прочитав
– Береги! Золотой он человек! Действует упорно и целеустремленно. Из таких рабочих-передовиков выкуются крупные партийные работники. Ты знаешь, либералы болтают, что наша партия будто бы "интеллигентская". Вот яркое доказательство - воссоздаем подлинно р а б о ч у ю марксистскую партию. Я очень рад, что он пожил здесь, у нас.
– Отдохнул немножко...
– Отдыхать он не умеет. Доказательство - эта рукопись. А важно то, что Плеханов увидел, какие люди составляют костяк нашей партии.
Через день Владимир Ильич проводил Бабушкина на вокзал. Крепко пожимая руку, задержал на нем жаркий взгляд.
– До скорого свидания! Надеюсь, будущей весной. Здесь же, в Европе.
Он не сомневался, что Иван Васильевич сумеет войти в Питерский комитет и приедет делегатом на Второй съезд партии.
Но жестокая, труднейшая судьба российского революционера сложилась иначе. Им не доведется больше вот так же горячо пожимать руки и смотреть в глаза друг другу.
Иван Васильевич изведает и суровые морозы Верхоянска, и радость вооруженного восстания, и восторг коротких дней торжества Читинского Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. В январе 1908 года он повезет в поезде из Читы в Иркутск оружие восставшим рабочим и на станции Мысовая под именем Неизвестного погибнет от залпов карательной экспедиции барона Меллер-Закомельского.
Пройдут годы, и Владимир Ильич, узнав о его кончине, в некрологе назовет этого, казалось несокрушимого, борца за дело революции крупным партийным работником, народным героем и гордостью партии.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Горький сидел на мягком пуфе посреди гостиной Желябужских. Мария Федоровна, как гример, обошла вокруг него и попыталась надеть рыжеватый парик, принесенный из театра. Парик оказался тесен и не прикрывал волос на затылке. Мария Федоровна взяла ножницы и лязгнула ими возле самой головы. Только шутливо. Разве могла бы у нее подняться рука на его волосы? Отбросила тесный парик на стол.
– Нет, при вашей известности так нельзя. Вы не представляете себе, сколько в Москве филеров. Больше, чем собак!
Волнуясь, только теперь вспомнила, что встреча Горького с агентами "Искры" назначена в квартире дантистки, а вспомнив, обрадовалась:
– Все же очень просто себе представить: у вас болят зубы. Из-за этой окаянной зубной боли вы будто бы несколько ночей не спали, не могли ничего есть, у вас ввалились глаза. Я могу положить грим, синеву под глазами.
– Не надо. Актера из меня не получится.
– Вы же такой приметный. Я боюсь за вас...
– Мария Федоровна!
– Горький поймал ее горячую руку, поцеловал. Голубушка, милая! Я не из трусливых. И к бегункам за спиной привык.