Точка опоры
Шрифт:
Эту песню годом раньше студенты привезли в университет со станции Тайга, где в то время работал на железной дороге ее автор - Глеб Кржижановский.
И странное дело - никто на них не прикрикнул, никто не потребовал замолчать. Более того - полицмейстер поехал впереди демонстрантов, не отрываясь от них.
Песня оборвалась на несколько секунд. Студенты переглянулись. Что это такое? Демонстрация с разрешения властей? Как в Англии?! Невероятно! Но факт оставался фактом. Полицмейстер ехал впереди, казалось, с невозмутимым спокойствием.
На тротуарах
– Господи, что творится!
– Спаси и помилуй!..
Молодые парни подстраивались в конце колонны:
– Молодцы студенты!
– Терпенье, видать, кончилось.
Запевалы гремели:
За тяжким трудом, в доле вечного рабства
Народ угнетенный вам копит богатства...
Сотни голосов подхватывали:
Но рабство и муки не сломят титана!
На страх, на страх, на страх вам, тираны!
На мостике через Ушайку по обеим сторонам у перил столпились горожане. Выше всех голова Николая Большого. Он, сдернув с себя шапку, помахал колонне:
– Эй, ребята! Поберегитесь!
Но беречься было уже поздно. Полицмейстер, съехав с моста, махнул рукой в белой перчатке и, повернув коня в сторону базара, зашумевшего, как потревоженное осиное гнездо, гаркнул:
– Братцы, с богом! Лупи смутьянов!
От мясных лавок, от соляных, скобяных и шорных лабазов мчались, засучивая рукава, бородатые хозяева, дюжие приказчики успели заранее повыдергивать супони из хомутов и превратить их в плети. Скобянщики вооружились кто ухватом, кто клюкой, кто топорищем. Запоздавшие подготовиться выламывали штакетины у соседнего палисадника. Раскрасневшийся, как печная заслонка, хозяин рыбного лабаза впопыхах схватил за хвост длинную щуку и бежал к свалке, взмахнув ею, будто саблей, и орал широко открытым, мохнатым от рыжей щетины ртом:
– По го-оло-овам!.. Норови, братцы, по голова-ам!.. Так вот! Эдак вот!
Стоявшая наготове пожарная команда и ломовые извозчики вмиг загромоздили улицу бочками да санями, встречали ударами кулаков в зубы. А обороняться студентам нечем - под ногами гладко укатанный снег. Ничего не ухватишь. И бежать было некуда - только отступать от гогочущих побойщиков, подкреплявших удары трехэтажным матом.
Молодой голос с хрипотцой стегнул полицейских по ушам:
– Долой самодержавие!
Те, отбежав к базару, подзывали с биржи легковых извозчиков, избитых до крови студентов отправляли в больницу, остальных - в городскую кутузку.
А между базаром и мостом продолжала неистовствовать зарождавшаяся черная сотня. Настигая студентов, "братцы" били со всего плеча, валили с ног, приговаривая:
– Это за царя-батюшку!
– Штоб бога помнили!..
Николай Большой с несколькими студентами успел незаметно спрыгнуть на лед и укрыться под мостиком, дыша тяжело и прерывисто, шепотом укорял:
– Как же вы оплошали... Безоружные в ловушку зашли... Вперед наука: запасаться надо, кто чем может. А вечером - на сходку.
Ночью шумели сходки. На шести конспиративных квартирах печатали прокламации: "К
Через день студенты университета и Технологического института собрались не в аудиториях, а в актовых залах. После громовых речей все вышли на улицу, слились в единую колонну. Рабочие, откликнувшись на призыв, принесли кумачовый флаг. Возраставшей лавиной двинулись на Соборную площадь. Ее заполнили от края до края. Распахнулись форточки в окнах Управления дороги. Оттуда неслось громовое: "Долой самодержавие!" Железнодорожники вырывались толпами из дверей, как пчелы из растревоженных ульев, смешивались со студентами. Откуда-то притащили стол. На нем то и дело сменялись ораторы.
Площадь гудела все громче и громче.
В лакированной кошевке примчался вице-губернатор барон Дельвиг, потрясая кулаком, обтянутым белой перчаткой, надрывал голос:
– Господа, минуту внимания!.. Господа, я не позволю... Я запрещаю против царя-батюшки...
Надтреснутый голос его тонул в грозной буре криков, и он умчался прочь.
Через несколько минут из улиц и переулков на площадь выступили шеренги солдат местного батальона с винтовками наперевес. Обыватели, пришедшие поглазеть на бунтовщиков, кинулись с площади врассыпную. Студенты кидали в озябшие до синевы лица солдат:
– Ну, коли... если совести нет!
– Поймите, служивые, правда на нашей стороне.
Полицейские разгоняли замешкавшихся горожан:
– Разойдись! Будут стрелять...
Усатый штабс-капитан подавал команду:
– Оцеплять бунтовщиков!
Шаг за шагом солдаты штыками оттесняли студентов в глубину улицы и наконец притиснули к зданию клиники. Полицейские приготовились хватать тех, кто им казался возмутителем бунтовщиков, но распахнулись двери и студенты стали протискиваться в клинику.
– Ну и слава богу!
– перекрестился полицмейстер.
– Там от нас не уйдут. Закоперщиков арестуем, остальных перепишем...
Однако ни арестовать, ни переписать не удалось - студенты из клиники прошли через университетский двор и снова оказались на улице. Перед университетом вспыхнул новый митинг: ораторы, следуя призыву "Искры", говорили о крепнущем союзе студентов и рабочих.
Наряд полиции бросился туда. А тем временем, как костер, в который добавили сухого хвороста, повторно запылал митинг на Соборной площади...
Так, собираясь то на одной, то на другой улице, студенты митинговали дотемна, требуя свободы слова и собраний. Громко заявляли: если полиция не уймется, а ректор не отчислит доносчика, то они, универсанты и технологи, объявят забастовку.
Тем временем в университете собрались профессора. Ректор пытался приглушить возбуждение: он займется, он примет меры...
Но успокоить не удалось: профессора отправили в Петербург возмущенную телеграмму.
А полиция к ночи запаслась адресами и принялась вылавливать закоперщиков.