Точка

Кокоулин Андрей Алексеевич

— Так, помоги, — попросил Искин.

— Что делать? — с готовностью спросила Стеф.

— Держи веревку.

— Сейчас.

Девчонка попыталась дотянуться до рук Искина. Близость их сделалась опасной. Грудь Стеф потихоньку, с каждым ее движением, с каждым привставанием на носки выползала из простыни. Искин почувствовал возвращение эрекции. А казалось, что у него все в порядке с самоконтролем. С другой стороны, попробуй тут изобрази импотентного, в смысле физиологического влечения, товарища.

— Что

ты делаешь? — спросил он. — Не трись об меня.

— Высоко, — протягивая пальцы, сказала Стеф.

— Стул подставь.

— Так любой дурак может, — заявила девчонка, вновь переходя на «ты». — Даже твой Баль.

— Да, Баль высокий.

— Я знаю.

Стеф подвинула стул к Искину и, хмурая, влезла на него. Схватилась за веревку.

— Держишь?

— Да!

Искин стукнул локоть об угол шкафа и сорвал крючок в последний момент.

— Черт!

— А самому подставить стул не судьба? — прокомментировала Стеф.

— Возможно. Держи пока.

Искин отпустил веревку, сходил выключил чайник, выдувавший пар такими темпами, словно собирался стать паровозом, и подставил второй стул.

— Вообще-то руки устают, — сказала Стеф.

— Баль тоже жаловался, когда мы тебя спасали, — Искин взобрался на стул.

— Он тоже держал веревку?

— Фонарь. Мне светил, — Искин зацепил крючок за проушину, думая, не вылетел бы гвоздь из противоположной стены. — Отпускай.

Девчонка убрала руки.

— Все?

— Все.

Он попробовал пальцем струну, наискосок прочертившую комнату. Веревка отозвалась коротким басовитым звуком. Боу-умм.

— Остался один эклер, — сказала Стеф.

— Разделим? — предложил Искин.

— Ну, да, — вздохнула девчонка, — ты же ни одного не съел.

— Посмотрим.

Искин убрал стулья на место, Стеф перекинула через веревку юбку, блузку и трусики, сдвинула их ближе к окну, чтобы не давали тени на стол.

— Да уж, — сказал Искин.

— Что? — повернулась Стеф.

— Женское белье сделалось совсем откровенным.

— Пфф! Ты будто фильмов не смотрел!

— Каких?

— Ну, «Странный ангел», «Гермина», «Мое кабаре», «Наследники» с Верой фон Беникен.

— Там везде их носят?

Стеф расхохоталась, сложилась едва не пополам.

— Их там покупают, как самый-самый писк моды, — сказала она, отсмеявшись. — А чуть-чуть показывают в «Моем кабаре».

— Понятно. Я, видимо, отстал от жизни.

— На три года, как минимум.

— Кстати, — сказал Искин, — простыню тоже бы надо высушить. Мне еще на ней спать.

— Ой, пожалуйста!

Девчонке оказалось достаточно ослабить край, чтобы простыня, разматываясь, ворохом упала к ее ногам.

— Стеф.

В горле пересохло. Юное женское тело — вот оно. Вот. Искин отступил на шаг, но девчонка тут же сократила расстояние. Высохшие волосы топорщились. Глаза были

серьезны.

— Да?

— Зачем?

— Я думаю, если мы переспим, ты меня здесь оставишь, — бесхитростно сказала Стеф. — Не сможешь выгнать.

— Ты же хочешь к морю, — сказал Искин.

— Это потом, летом.

Ее пальцы принялись снимать с него пиджак.

— Так, — Искин собрал волю в кулак. — Прежде всего — отвернись.

Он отстранил девчонку от себя, хотя, честное слово, еще мгновение, и за себя бы не поручился.

— Зачем?

— Секрет.

— Ты стесняешься? — спросила Стеф, покачиваясь стройным соблазном, подергивая плечиками в такт какой-то звучащей в ее голове песенке.

— Да, — соврал Искин, приседая на матрас. — Не подглядывай.

— Тогда последний эклер весь мой.

— Договорились.

Искин мазнул по девчонке взглядом. С матраса, ох, с матраса на нее лучше было бы не смотреть. Уж очень, очень… Он приподнял крышку чемодана и наощупь вытянул оттуда рубашку. Попалась с коротким рукавом. Какая, впрочем, разница?

— Еще долго? — спросила Стеф.

— Нет, — Искин подошел к ней сзади. — Вытяни назад руки.

— Ты что, из этих?

— Из каких?

— Ну, любишь связывать.

— Не люблю, — сказал Искин. — Я вообще не люблю насилия. Насмотрелся. И наелся. На всю жизнь.

Стеф попыталась повернуть голову.

— Нельзя. Потеряешь пирожное, — пригрозил Искин.

— Ладно, — смирилась девчонка. — Вяжи.

Она протянула руки, и Лем сначала ловко просунул их в рукава, а потом уже накинул рубашку на плечи.

— Вот так. Повернись.

— Это что? — спросила Стеф, глядя, как он торопливо застегивает пуговицы.

Живот и лобок мелькали в просвете.

— Рубашка, — голос у Искина дрогнул. — У меня в комнате голышом не ходят.

Самую нижнюю пуговицу он застегнуть побоялся. Отступил. Посмотрел. Полы рубашки доходили Стеф до середины бедер. В общем, видно почти ничего не было. Если не скакать. Искин собой даже немного погордился. Потому что устоял.

Девчонка вдруг шмыгнула носом.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

— Глупый вопрос. Нравишься, — сказал Искин. — Давай пить чай.

— А завтра?

— Что?

— Выгонишь?

Искин сел за стол, кивнул на стул напротив.

— Садись.

Стеф подулась, постояла, теребя пуговицу у ворота, но села. Желтые волосяные прядки торчали как рожки.

— Чайник, — сказал Искин.

Девчонка понятливо вскочила, насыпала Ирминого чаю из пакета, залила кипятком, поставила кружки. Уселась снова, подобрав одну ногу под себя, а коленку второй уперла в край стола, положила на нее подбородок. Вид у нее сделался, как у щенка, ожидающего команды хозяина. Искину стало противно от самого себя. Не просил, а дали в распоряжение чужую жизнь.