Только не дворецкий
Шрифт:
Перебравшись в Кент с семьей, Скотт начал писать рассказ за рассказом, но главной его любовью все равно оставался театр. Несколько его пьес комедийного и детективного характера были весьма популярны на сцене и впоследствии экранизированы: «Хромой», «Крадущиеся тени», «Лондон в ночи», «Все дети». Сквозными персонажами детективов Скотта были бродяга Гиглампс и сыщик по фамилии Дишер, фигурирующий в пьесах
САМУЮбольшую славу ему принесли детские книги, которые он стал писать для своих внуков. Многие сравнивают их с книгами знаменитой Энид Блайтон (и даже иллюстратор у них был общий — Лилиан Бьюканан), отмечая лишь одно существенное отличие: что в книгах Скотта взрослым вход в детскую жизнь не воспрещен и они с равным восторгом принимают участие во всех приключениях. В нашем детективном контексте стоит также отметить, что в сериях про семью Черри фигурирует персонаж по имени мистер Ватсон. Это ручная обезьянка.
Детективные рассказы Уилла Скотта парадоксальны и неожиданны, а его герои всегда щедро наделены воображением.
УИЛЛ СКОТТ
Голубая улика
Эдгар Коппел удалился от мирской суеты на целых две недели. Его уже тошнило от этого угнетающего однообразия.
Единственное, что менялось в жизни Эдгара Коппела, — это цифры большого круглого календаря на стене кабинета: 4, 5, 6… Да и те не переваливали за 31, а начинались снова с единицы, так что порой хотелось схватить гроссбух и врезать по нему как следует. Чего, конечно же, делать было нельзя. Календарь принадлежал компании. Как и гроссбух. Как и сам Эдгар Коппел.
— Мистер Геплуайт на месте?
— Как ваше имя?
— Браун.
— Подожите минуточку, я спрошу, примет ли вас мистер Геплуайт.
Выйти через стеклянную дверь. Зайти назад через стеклянную дверь.
— Проходите, пожалуйста, мистер Геплуайт ждет вас.
И так уже долгие годы. Предлагать всяким Браунам присесть. Притворяться, что мистер Геплуайт занят и не может их принять. Выходить через стеклянную дверь. Заходить обратно. Просить Браунов пройти туда-то. Долгие годы…
Никакой жизни. Но таким был и мир вокруг. Эдгар Коппел не желал менять ничтожность своей жизни ни на какую другую ничтожность. Все вокруг было отвратительно. То, о чем писали в газетах, тоже было отвратительно. И это они называют Жизнью с большой буквы. На работе он чувствовал себя как в клетке. Но кто в здравом уме согласился бы променять свою клетку на ту свободу, что описывают в газетах?
«Тысячи людей спят под открытым небом на пляжах Саутэнда». «Убийство в Хорнси. Найден молоток». «Ее ноги застрахованы на двадцать тысяч». «В Париже возобновились переговоры». «Убийство в Уайтхевене. Номер автомобиля известен». «Переговоры в Женеве прерваны». «Убийство в Хите». «Переговоры в Берлине». «Убийство в плавучем доме». «Тысячи людей спят под открытым небом на побережье Маргита».
Эдгар Коппел обычно говорил, что в январе с легкостью можно предсказать, что будет в декабрьских газетах.
Он не знал, что с этим поделать. Не знал, куда податься. Но он знал, куда поедет
Слушать старые шутки на новом представлении. Таскать за собой постылый зонтик на случай дождя. Посылать дюжины открыток, которые пишешь на коленке, прислонившись спиной к скользкому волнорезу и пачкая твидовый пиджак, — открыток людям, которых ты и рад бы обидеть, но которые обидятся, если не прислать им открытку.
И — снова газеты. Их приходится покупать, гуляя по набережной, потому что больше делать там нечего. Покупать их, садиться в шезлонг (за два пенса) и читать, проклиная каждую букву. «Министр иностранных дел устроил скандал, отправляясь на переговоры в Монте-Карло». «Убийство в лесу. Найден автобусный билет».
Две недели в сентябре. Вот где он их проведет, вот как он их проведет. Как всегда.
Но вдруг, неожиданно для самого себя, он подумал: «Опять?» — и сказал себе: «Да будь я проклят, ни за что!»
И вот, когда пришло время, он сунул зубную щетку и бритву в маленькую жестяную коробочку, положил коробочку в карман, пересчитал деньги и пошел.
Просто пошел.
У него не было карты. Не было плана действий. В первую ночь он дошагал почти до Эппингского леса и там заночевал в стоге сена. Еще в детстве он читал про то, как люди ночуют в стоге сена. Сейчас он сам это проделал, и ему понравилось. Не надо выключать газ, не надо загонять собаку в кухню на ночь, не надо запирать двери. Просто ложишься и спишь. Замечательно.
Уже после первого дня он понятия не имел, где находится. Он питался хлебом и сыром — тем, что удавалось раздобыть в деревенских пабах. Иногда в пабах и ночевал. Если к наступлению темноты паба поблизости не оказывалось, он укладывался в стоге сена, или в сухой канаве, или в заброшенном сарае. Впервые в жизни он не знал, куда потратить деньги.
Однажды он провел целый час в кузнице где-то в Эссексе и выяснил, что подковывать лошадей совсем не так просто, как кажется; в другой раз он провел несколько часов в поле, изучая тонкости сбора клевера.
Когда в какой-нибудь деревне ему попадалась маленькая газетная лавка, увешанная разноцветными плакатами, он всегда отворачивался и проходил мимо. Пусть в Париже ведутся переговоры, в ущельях обнаруживаются улики, а одни яхтсмены добираются до мыса Доброй Надежды на шесть часов быстрее других: ему не было до этого дела. Ему не было дела до новостей. В деревенских пабах новостей не бывало; ни слова о парижских переговорах, ни слова о ногах за двадцать тысяч, ни слова об уликах. Только важные разговоры о том, что же делать, если в ближайшие сутки не пойдет дождь, и что станет со старым Питом, у которого погорели все скирды.
На тринадцатый день он смотрел на закат с вершины холма близ Бенфлита. Он не знал, что это Бенфлит, пока не заметил дорожный указатель. Он вообще не подозревал, что рядом течет река. В последние дни ему почти не встречались указатели.
Новая дорога на Саутэнд была в пятидесяти ярдах отсюда, вместе с потоками машин, шумом, мигающими светофорами и длинными кричащими красно-голубыми плакатами, которые напоминали Эдгару Коппелу о том, что кузницы и клеверные поля остались позади, а он вернулся в цивилизацию.