Только никому не говори
Шрифт:
– Телефон только в кабинете у Ирины Евгеньевны, но она не разрешает не по делу звонить. Если попробую её уговорить?
– Верочка, вы не могли бы сделать для меня одолжение — купить в Отраде на почте талончики для междугородных переговоров? Тогда, думаю, Ирина Евгеньевна разрешит.
Ирина Евгеньевна разрешила, оговорив: только коротко — на аппарате не висеть. И в тот же вечер я услышал голос юного Вертера:
– Да, Пётр.
– С вами говорит член Союза писателей, — я бил на официальность, —
– Ну и что?
– Вам передали мою просьбу? Необходимо поговорить.
– Следствие закончилось, и вы не имеете права требовать…
– Я не требую. Однако срок давности на убийство не распространяется.
– Ну и пусть, а я не хочу и не буду. И никто не заставит…
– Мне не понятна ваша агрессивность. Ведь вы просто свидетель, не так ли? (Молчание.) Я собираю материал по этому делу, и каждый из участников охотно идёт мне навстречу. А вы? Неужели вам не хочется восстановить справедливость? Не могу поверить. (Молчание.) Ваше поведение и эти детские какие-то препирательства на фоне преступления выставляют вас, простите, в странном свете.
– Да у меня сейчас сессия, завтра португальский сдавать!
– После Португалии — сразу в Отраду. Там спросите больницу. Травматологическое отделение, палата номер семь, — не дожидаясь ответа, я опустил трубку.
Португалией не Португалией, но какой-то заграницей повеяло на нас при вступлении в палату Петеньки — во всей красе самых последних фирменных атрибутов.
Широкоплечий бронзовый юноша вызывал в памяти дискобола или метателя копья на постаменте в каком-нибудь спортивном комплексе. Я глядел с любопытством: его любила Мария — загадочная прелестная актёрка, бедный ангел на коленях и врунья.
– Это отец Маруси, — я указал на Павла Матвеевича, и Петя застыл у двери.
Больной, как всегда при виде нового лица, заговорил о лилиях в полной тьме, улыбаясь Петеньке, с которого мгновенно осыпались остатки спортсменского мужества.
– Присаживайтесь. — Он опустился на табуретку посреди палаты для всеобщего обозрения. — Вы сменили телефон?
– Я живу у жены.
Ага, юный Вертер не только поступил в университет, но и женился. Однако Дмитрий Алексеевич психолог!
– И давно вы женаты?
– Три года.
– Прямо в то лето и свадьбу сыграли?
– Нет, пятого октября.
Через три месяца после исчезновения Маруси её зять заговорил о разводе, а возлюбленный женился. Ничто не вечно под нашей банальной луною.
– А со своей невестой когда познакомились?
– В августе, на теннисном корте.
– Быстро вы управились.
– Ничего противозаконного в этом нет. А вы материал для детектива собираете?
– До сих пор, видите ли, я этим жанром пренебрегал. А вы?
– Увлекался когда-то. Из-за детективов начал
– Португальцы стоящие детективщики?
– Нет, португальский для карьеры. У нас не так уж распространён, как другие европейские… А Агату Кристи я, наверно, всю по-английски прочёл.
– Теперь охладели?
– Поумнел.
– После того как три года назад в реальном детективе приняли участие, а?.. Ну, мне приятно, что вы знаток этого жанра, филолог, человек духовной культуры, вам вкус не позволит уклониться от истины, так?
– Я и не уклонялся.
– Прекрасно.
Этот юноша, единственный из всей компании, был фактически неуязвим: оставалось только перебирать психологические струны.
– Вы любили Марусю?
– Никогда! — воскликнул юный Вертер. — Ничего подобного!
– Даже так? — я удивился. — Что же вас с ней связывало?
– Чисто товарищеские отношения.
– А вы не могли бы припомнить, из-за чего поссорились товарищи третьего июля, когда плели в лесу венки?
– Мы поспорили. Я сказал, что театр — искусство отживающее. Маруся обиделась.
– А вы не обиделись?
– И я. Она меня обозвала.
– Как?
После молчания Петенька пожал плечами и признался:
– Кретином.
– Действительно обидно. Именно эту версию вы и преподнесли следователю?
– Это не версия, а правда. А что там её сестра выдумывает, за это я не отвечаю.
– Понятно. Вам не пришло в голову, что Маруся о ваших поползновениях намекнёт сестре, и вы придумали интеллигентную версию. А когда следователь с помощью показаний Анюты припёр вас к стенке, отступать было уже поздно. Я прав? Надеюсь услышать все-таки, что же произошло в том июльском лесу.
– То, что я сказал.
– Ну-ну… Итак, вас с Марусей связывали товарищеские отношения. И давно связывали?
– С весны. Вообще мы принадлежали к разным компаниям.
– К какой принадлежала Маруся?
– К театральной. Они с Жоркой Оболенским все главные роли играли.
– Маруся дружила с этим Оболенским?
– Не там ищете. Он июль в Прибалтике провёл с родителями.
– Ясно. Вы видели Марусю на сцене?
– Вся школа видела.
– Вам нравилась её игра?
– Да ничего.
– А какая роль особенно запомнилась?
– Да ничего мне особенного не запомнилось!.. Ну, Наташа Ростова ей, по- моему, удалась.
– Расскажите об этом спектакле.
– Ну, второго февраля, на вечере встречи бывших учеников… Три сцены. Первая: Наташа с Соней ночью, она говорит, что полетела бы и т. д., а Болконский подслушивает. Потом пляска после охоты у дядюшки. А в третьей Наташа приходит к раненому князю Андрею. Вот и все.
– Что же вам больше всего понравилось?