Только один человек
Шрифт:
— Поздравляю, поздравляю, счастливый вы, оказывается, человек, очень счастливый...
— Почему? — удивляется Руководитель.
— Потому что вас ждет впереди великая радость.
— Какая?
И Человек отвечает:
— Радость первого прочтения.
В этот миг Руководителю приходит на ум его будущий труд — он чуть отводит голову вбок и вскидывает вверх, суровеет лицом, опускается на стул и, постукивая пальцами по настольному стеклу, говорит:
— Вы разрешите мне задать вам несколько вопросов?
— Прошу вас, уважаемый, сделайте одолжение, — отвечает Человек, уставляясь на него выжидательным
«Это» — четырехугольный картон, на ротором по-грузински и по-русски написано: «Перерыв».
Все то, что происходило до сих пор, — все это одна чушь, сущие пустяки, главное начинается сейчас: Руководитель и чудной респондент сидят лицом к лицу, мы с Климом — в роли секундантов. Все подготовлено: на столе ждут ручка и раскрытая анкета, Руководитель смотрит на респондента с прищуром, однако начинать не торопится; Клим с недоверием косит на Руководителя, я с предвзятостью — на Респондента: два — на два.
Но вот Руководитель приступает:
— Важнейшую функцию предлежащей анкеты оказалось бы невозможным использовать, приняв за основу сложившуюся структуру традиционных вопросов, что само собой было бы связано с бытом и учитывало бы жизненный распорядок людей вообще; отсюда вытекает, что их место должны занять комплексные показатели урбанизации окружающей...
Респондент его прерывает:
— Да-да, понятно, спрашивайте, будьте любезны.
— О чем спрашивать! — раздражается Руководитель: он страшно не любит, когда его перебивают. — Прежде всего, откуда вы знаете, что я должен вас спрашивать...
— Я не говорил, что знаю об этом. Хотя как не знать, знаю, — говорит респондент: — Вы должны изучить мое свободное время и выяснить, как я живу, — все это в целях будущего подъема. Кажется, так, если я не ошибаюсь?
— Значит так прямо и начинать, безо всякого вступления?!
— Ну, конечно, ведь нужное вступление уже сделал Тамаз. Я знаю даже и то, что я — респондент, а вы интервьюер.
— Тэкс, тээкс, — едко ухмыляется Руководитель. — Вы, значит, любите художественную литературу, да?
— Не стану скрывать, безумно люблю.
— Оччень хорошо... и газетно-журнальную тоже?
— К слову сказать, это совершенно неправильное выражение, — протестует респондент, — журнал — одно, а газета — совсем другое... Чего ради их навечно прицепили друг к другу, никак не могу себе представить.
— Ах, вот оно что! Ну и какой же писатель вам нравится?
— Который там час, Клим? — такого порядка вопрос ставит неожиданно респондент.
— Без четверти четыре, — отвечает Клим.
— Те-те-те! Перечислить всех я уже не успею — мы кончаем работу в пять.
Тут Руководитель в первый раз взглянул на меня грозным оком, а затем спрашивает респондента:
— Что бы вы сделали, если б заметили, что кто-то в библиотеке рвет книгу?
Мы ни минуты не сомневались, что он ответит: «Прирезал бы собственными руками», «перегрыз бы глотку», «вызвал бы милицию», а вместо того услышали: «Смотря что за книга».
Такой ответ поверг нас с Руководителем в растерянность, а вот Клим восторженно выкрикнул: «Браво, маэстро!»
— Вы живете один?
— Нет, нас двое, — без заминки отвечает респондент, — я и мой брат, Гриша Кежерадзе. У нас есть еще и третий брат, но какой!
— А тот, что живет с вами, тоже так же, как вы, любит литературу?
— Кто, Гриша? Нет... Любить-то любит, как ее не любить, но не так сильно, как я, нет. Эх, у него тоже были свои проблемы, свое увлечение, но он ударился в крайность — с каждым, без разбору вступал в разговоры, а потом решил лучше прикрыть рот и молчать; эээ-хх, настраивает пианино и... молчит.
Вот тут Руководитель вторично повел на меня грозным оком, но потом все же продолжил, заговорив, как это вообще ему свойственно, весьма резонно и убедительно:
— Сам тот факт, что вы любите литературу, очень отраден, поскольку это одна из целесообразнейших форм культурного отдыха. Но я позволю себе спросить вас: почему бы вам не отдать свою дань, скажем, изобразительному искусству или, например, прогулке на свежем воздухе, не послушать прекрасную музыку, каковую создают разные выдающиеся композиторы, даа... Можно также посещать бальные танцы, слушать радио, посмотреть телевизор с его многообразными по тематике и такими интересными передачами, заняться каким-либо видом спорта, ну, положим, шахматами, почитать художествен... — и вдруг спохватывается: — Хотя нет, нет, это ведь как раз ваше... Да, так я вот тут говорил о шахматах. Шахматы — это ведь очень здорово, ну и вообще...
Молчание, мы ждем.
— Продолжайте, продолжайте, — подает вдруг голос Клим.
Вы видели второго такого наглеца — он взялся поучать Руководителя! Хоть бы на человека был похож, убожество, большеголовый шибздик...
Взвинченный до предела Руководитель решительно переходит к сложнейшему вопросу. Он снова смел, напорист, непреклонен:
— Если бы это зависело от вашего желания и было в вашей власти, как бы вы устроили жизнь?
— Свою, личную?
— Не-ет, дорогой, — ехидно отвечает Руководитель, — жизнь общества.
— Боже ты мой, — взволнованно шепчет респондент, — не ослышался ли я... Да я всю жизнь ждал этого вопроса!
— Неужто! — приходит в изумление Руководитель. — Выходит, вы уже размышляли об этом?
— Да я только этим постоянно и занимался, — задумчиво говорит респондент и вдруг оживляется: — Рассказать вам? Вы в самом Деле интересуетесь, как бы я устроил? — Он уже вышагивает взад-вперед по кабинету, водя взглядом по фотографиям. У женщин с глубоким декольте, как правило, серьезное выражение лица, по-видимому из соображений равновесия; те, что с закрытой грудью, напротив, улыбаются; но есть и исключения — улыбка и декольте совмещены; лица двух дамочек изображают фальшивый трагизм; а вот и тот, раздутый от чванства, которого накануне три раза зачернили, он уже выставлен на стенде, на самом видном месте, рядом с каким-то язвительно улыбающимся юнцом, а бок о бок с этим последним недоверчиво кривит рот какой-то тонкогубый скептик. Есть и добрые лица, ребенок улыбается. «Как бы я устроил? — снова спрашивает респондент, лицо у него возбужденное. — А вот как: заполнил бы весь город карцерами». «Что-что?! — не верит свойш ушам Руководитель. — То есть как это карцерами... Да ведь это же деспотизм!»