Только так. И никак иначе
Шрифт:
Злате было жаль разочаровывать доброго старика, но она покачала головой:
– Увы…
– Действительно, увы… - Марк Семёнович с грустью уткнулся выдающимся носом в чашку. – Хотя… может, вы и не знаете… Видите ли, жизнь сложная штука. Вполне может быть, что какая-нибудь из ваших прабабушек…
– Марик, прошу тебя, не начинай! – Анатолий Викентьевич дёрнул друга за нос и погрозил ему пальцем. – Какая разница, кто она? Армянка, еврейка, русская? Лишь бы любовь у них была. Так что будем пить за любовь!
– За любовь – так за любовь! – покладисто кивнул Эдуард Арутюнович
– Я сам женат на русской! И армянского языка не знаю! Вообще! Ни слова! Я родился в Москве, мои братья Эрнест, Эльмир, Эраст и Эдвин родились в Москве, и даже наша младшая сестра Люся родилась в Москве! – Злата хлопала глазами, не понимая, верить ли ей этому смешному старику. Анатолий Викентьевич весело кивнул ей:
– Это правда. Они все родились в Москве, говорят только по-русски, крещены в православии. И сестру родители назвали Люсей. А вот Эдика и всех его братьев почему-то на «Э».
– Да, если бы Люся оказалась мальчиком, была бы Эммануилом. Не сложилось. Так и живёт Люсей.
– Хорошее имя, по-моему, - не удержавшись, вступилась за неведомую младшую сестру пяти братьев Злата.
– Конечно, хорошее! Я разве против? У меня самого жена Люба, Любовь, кстати. А дети Юлик, Юрик и Юнна. Гены взыграли, решил всех назвать на следующую букву после «Э». Жена не хотела. Пригрозил твёрдым и мягким знаками – тогда согласилась. Я тиран и деспот. Но ласковый и верный. Поэтому жена и терпит. Да и люблю я её… Ах, да! За любовь!
Когда старики, по очереди расцеловав Злату, ушли, знаками и мимикой показывая жениху свой восторг, Павел закрыл за ними дверь и привалился к ней спиной.
– Не напугали тебя мои мастера?
– Нет. Они потрясающие. Я понимаю тебе. Сама в них с первого взгляда влюбилась.
Павел стоял и молча смотрел на неё: бледненькая, конопушки выступили ярче, глаза усталые. Но улыбается светло. Моя. Совсем моя. Такая нежная, такая родная. Как про неё Володька сказал? Иконописный лик? Как точно. Он бы не додумался. А ведь правда.
– Что ты?
– Ничего. Я очень хочу на тебе жениться. Я с ума сошёл?
– Я тоже сошла… Я очень хочу за тебя замуж.
– Так да?
– Да. Да. Да… Я же уже говорила…
– Я буду спрашивать тебя об этом каждый день до свадьбы, а потом всю жизнь.
– Тогда я всё время буду говорить тебе да. Да. Да. Да.
Потом они, давясь смехом пробирались сугробами к дому Лесновых, чтобы покормить сидевшего второй день в одиночестве Банзая. Кот выскочил им навстречу с негодующим воплем. Он терпеть не мог оставаться один и теперь горел желанием высказать загулявшей хозяйке всё, что думал. Увидев Павла, остановился в раздумье. Чужак этот заявлялся в их дом уже несколько раз, и Банзаю пришло в голову, что это неспроста. Геры не было, поэтому пришлось обойтись своим нюхом. Пах чужак вкусно. Гера бы точно сказала, чем именно, он же идентифицировал только запах собаки и его Златы. Собак Банзай не боялся, хозяйку любил, потому запах гостя его вполне устроил, и кот благодушно потёрся о его джинсы. Пришелец сел на корточки и деликатно почесал коту волевой
Злата покормила его, собрала в небольшую сумку самое необходимое и встала на пороге. Банзай задохнулся от возмущения: что? куда? опять? Ты меня бросить, что ли решила? Но тут сильная рука подхватила его под мягкое белое пузо и пристроила на груди, Банзай испуганно заозирался.
– Давай-ка возьмём его с собой. Ну что он тут один сидит?
– Правда? – Злата так обрадовалась, что Павел ощутил ставший уже привычным острый укол жалости. Господи, что этот жалкий Гарри с ней сделал? Почему малейшее проявление заботы, понимания, элементарного участия её так откровенно поражают? Бедная девочка! Он поудобнее перехватил ошалевшего от радости кота и выключил свет.
– Пошли?
Всю ночь Злата спала в обнимку с Банзаем. Кезик, изучивший весь первый этаж, залез в стоявшую у камина клетку и закрыл за собой дверцу: не беспокоить. Эта его привычка до слёз смешила всех вокруг. Даже старики ходили смотреть на свинку, умеющую чёрной кожаной лапкой закрывать, желая уединиться, дверцу клетки. Павел на цыпочках спустился со второго этажа и уселся в кресло. Банзай приоткрыл медовые глаза и недовольно покосился на него – толстая бело-рыжая щека наползла на левый глаз и почти полностью закрыла его.
– Спи, спи, - шепнул Павел. – Твоё сокровище в безопасности. Теперь её буду защищать я. И её, и тебя, и Геру с Ирокезом. Так что спи спокойно, смелый кот. Банзай вздохнул и удовлетворённо закрыл глаза. Павел услышал, как он заурчал. Спала самая лучшая девушка в мире, дремал её кот и беззастенчиво дрых, завернувшись в старый мохеровый шарф, морской свин с гордым именем Ирокез. А хозяин дома сидел у догорающего камина и глупо улыбался. Забытое уже ощущение юношеского восторга, полноты жизни и весны было мучительно приятно. Теперь так будет всегда, - подумал Павел. – Только так.
Подмосковье. Январь 1999 года. Вместе
В субботу рано утром Павел и Злата поехали на блошиный рынок в Салтыковку. По выходным там между рынком и путями возникало стихийное торжище. Привозили продавать буквально всё, кто что мог. И там Павел нашёл многое, что было нужно для реставрации Дома: старые дверные ручки, точно такие же, как сохранились в некоторых комнатах, кусок гобелена советских времён — один в один как тот, которым были обтянуты кресла в гостиной, кольца для карниза взамен сломанных. Но было нужно ещё много чего, и он с удовольствием ездил в Салтыковку почти каждые выходные — искал.
Злата ходила, держась за руку Павла, дивилась. Вот крынки старые, расписные. Как сохранились? Почему сейчас продают их? От бедности, или умерли прежние хозяева, а их «богатство» теперь никому не нужно?
Вот длиннющие столы, плотно уставленные самым разным товаром: ступки латунные и керамические, часы, посуда, дверные ручки самых разных видов и размеров, утюги от полых угольных до цельнометаллических, подзывные колокольчики с длинными ручками и настоящие колокола небольших размеров… Злата ахала, восторгалась. Павел шепнул ей: